Штефан найн порно

ВНИМАНИЕ: Данный драббл содержит описание нетрадиционных отношений между мужчинами. Выражаясь проще, это яой/слэш/гомоэротика (нужное подчеркнуть). Если кому-то это не нравится, не читайте. Вас предупредили, имейте в виду, и какие-либо претензии по поводу жанра не принимаются.

Автор: Hitoshi Hawashi

Фэндом: Zankyou no Terror

Персонажи: Найн/Твелв, упоминается Лиза

Рейтинг: NC-17

Жанры: Слэш (яой), Ангст, PWP

Предупреждения: OOC, Изнасилование, Underage

Размер: Драббл

Статус: закончен

Описание: Найн решил любым способом остановить Твелва во что бы то ни стало.

__________________

Посвящается Батыниной Марии.

По комнате разлетались глухие стоны вперемешку со всхлипами. Податливое юношеское тело буквально плавилось в крепких руках, а уже сорванный голос всё никак не переставал умолять всё прекратить.

— Найн… — очередной полустон-полувсхлип. — Хва… хватит… Пожалуйста… остановись…

Но Найн лишь увеличивает темп, сильнее сжимая пальцы на чужих бёдрах. Настолько сильно, что белеют костяшки, а Твелв начинает кусать кулаки от своей же беспомощности.

— Найн, по…

— Молчи, — резко обрывает брюнет.

— Но там… Лиза…

— Замолкни!

И Твелв отчётливо слышит, как дрожит этот, казалось бы, грубый голос. И замолкает. Обхватывает руками подушку, что лежала на диване чуть впереди него самого, утыкается в неё носом, надеясь хоть как-то заглушить эти свои стоны-всхлипы, и целиком и полностью решает довериться рукам человека, которому уже давно доверил свою собственную жизнь. Парню хочется верить, что даже в такой момент Найн всё же не причинит ему вреда.

Лиза никак не шла у него из головы, как бы он ни пытался себя заставить не думать о ней. Но стоило Найну лишь коснуться члена шатена, как голова последнего вмиг опустела, не оставив внутри себя ни одной-единственной мысли. Движения чужой, на удивление холодной, руки по разгорячённой плоти в такт грубым толчкам заставляли Твелва бессовестно стонать в голос, напрочь позабыв о приличиях.

— Что, нравится? — вместе с усмешкой само собой сорвалось с губ Найна.

— Заткнись, — на выдохе произнёс шатен. — Извра… извращенец…

— Не правда, — неожиданно для себя улыбнулся юноша.

В миг грубые толчки сменились более аккуратными, а рука Найна прибавила темпу. Твелв буквально взвыл от такого сладкого мучения, но тут же поспешил заткнуть рот подушкой, пальцами крепко-накрепко вцепившись в ту.

— И кто из нас тут ещё извращенец, — от горячего дыхания на шее по телу шатена прошлась мелкая дрожь.

— Затк…!…нись…

Не выдержав больше, Твелв с глухим протяжным стоном, что был обращён всё в ту же самую подушку, излился в ладонь брюнета. Тому также после не потребовалось много времени до разрядки. Тяжело дыша, Найн, не особо заботясь о комфорте шатена, кончил внутрь него, на что получил неодобрительное цоканье языком. Но заговорить так никто и не решался. Лишь когда Найн уже поправлял одежду, стоя в паре сантиметров от Твелва, последний, приподнявшись, всё же заговорил:

— Найн…

— Это потому, что я должен был остановить тебя любой ценой, — оборвал брюнет.

— Но… зачем? — несколько удивился Твелв.

— И вообще, — Найн вполоборота развернулся к шатену, — ничего с твоей Лизой не случится, — он поправил сползшие на нос очки, успешно проигнорировав вопрос.

— Э?

— Файф не тронет её, пока с помощью неё может выйти на меня.

— Но Лиза…!

— Я тебя не слышу, — отрезал Найн, закрыв уши ладонями, и отправился в сторону ноутбука.

Твелв лишь с досадой вздохнул и опустился обратно на диван, недовольно засопев. Поясница ужасно болела, а внутри всё пульсировало. Было бы неплохо под горячий душ, но сил чертовски не доставало, потому и оставалось отлёживаться на диване безвольной куклой. Найн же, что уже сидел на своём излюбленном месте, с некоторой тоской смотрел в сторону шатена. Качнув головой и на миг прикрыв глаза, он развернулся к электронике.

«А ты ведь обещал не привязываться, Твелв…»

Снизу по лестнице к нам поднимается мой приятель – переводчик гер Бехтлов.– Гутен таг, хер Бехтлов! – радостно бросился к нему.– Гутен таг, Толик, – ответил тот, – Что за девочка? – улыбнувшись, спросил он, кивнув в сторону новоявленной подружки.– Это Любочка... Унд ди цвайтэ Дуся... Сиг ист нихт эхт, – представил ему обеих, отметив, что Дуся не настоящая. Немец рассмеялся:– Ихь фэрштиэ... Мёхьтэн зи мит мир гин? – спросил он.– Натюрлихь, – обрадованно протянул ему руку и вдруг увидел несчастные глаза подружки. Похоже, из всего разговора та поняла, что мы куда-то уходим, а она снова остается одна со своей куклой, – Любочка унд Дуся мит унс гин, кёнтэ? – попросил гера Бехтлова.– Найн. Мэдхэн хабэн нихьтс цу тун ди цунэ, – обрушил он мои надежды.Я искренне не понимал, почему девочкам нельзя с нами в зону, где живут мои друзья немцы, но твердо знал – если гер Бехтлов сказал “найн”, значит, действительно нельзя. Это не обсуждается.В зоне я прожил все эти послевоенные годы. Лишь недавно мы переселились в наш маленький двухэтажный домик. Он тоже был за колючей проволокой, но уже не считался зоной с особым режимом. Правда, все это узнал гораздо позже, когда не стало на нашей улице никаких зон. А пока волновало лишь одно – как же тогда смогу познакомить мою первую подружку с давними друзьями, без ежедневного общения с которыми уже не представлял своего существования. Только в зоне по-настоящему весело, особенно по вечерам, когда солдаты играют на губных гармошках, поют песни, шутят и громко смеются. Смеялся вместе с ними и я, часто не до конца понимая смысла грубоватых солдатских шуток и смешных тирольских песен с их удивительными переливами.Даже после переселения в зоне я проводил все свободное время. А оно, в мои шесть лет, было таким почти полностью. Разумеется, если не считать ночной сон, а также время на завтраки и ужины (обедал в основном с друзьями в их солдатской столовой).– Дядя Вова, а почему девочкам нельзя ходить в зону? – спросил давнего друга нашей семьи старшину Макарова.– Каким это девочкам? Где ты в нашем мужском заповеднике увидел девочек? – удивился тот.– В нашем новом домике поселились сразу две: Любочка и кукла Дуся, совсем как живая.– Ну, если как живая, тогда оно, конечно, да, – рассмеялся дядя Вова. Он был веселым и смешливым, почти как немцы, – А кто сказал нельзя?– Гер Бехтлов сказал “найн”, – ответил ему.– Ну, раз гер Бехтлов сказал “найн”, значит “найн”, – подтвердил дядя Вова.–

Рядком, прикрыли шинелью, хотели закопать. Унтер-офицер остановил жестом: «Найн-найн-найн!». Подошёл к советским раненым, которые лежали в тенёчке, подумал, покачиваясь с пятки на носок. Снял высокую пилотку, обнажив белую, вспотевшую под пилоткой лысину выше загорелого лба. Жестом усталого человека вытер голову рукой, поглядел на мокрую ладонь, стряхнул капли. Снова надел пилотку. Стволом автомата показал красноармейцу: «Отойди!».Выпустил по каждому раненому короткую очередь, показал рукой, чтобы и этих положили в ту же могилу. Отнесли, уложили, наспех засыпали, воткнули винтовку в изголовье могилы, сняли головные уборы, прощаясь.Не взглянув на пленных, унтер-офицер забрался в бронетранспортер. Бронетранспортер тронулся, погнал пленных впереди себя. Немецкие солдаты шли по бокам и сзади, весело переговариваясь. Бронетранспортер прибавил скорость. Пленные побежали. Водитель прибавлял ещё, пленные бежали, запалёно дыша. Бронетранспортер подогнал красноармейцев к месту сбора пленных и уехал.К запыхавшимся пленным подошёл толстенький, невысокого роста немец, с маленькими, но честными, как у верной собаки, глазками. Усы «как у фюрера» на круглой лысой голове выглядели инородно. Жестами приказал выстроиться в шеренгу вдоль окопа, полуразрушенного взрывами. В окопе лежали убитые красноармейцы, серые от осыпавшейся на них земли. Немец шёл вдоль строя, с интересом заглядывая в лица. Остановился у молодого бойца. — Judе? — спросил, ласково улыбаясь, глядя бойцу в глаза, не сомневаясь, что тот поймет. Заговорщески подмигнул и пропел слащаво вальяжным, покровительственным, как у хозяина трактира, тоном: — Ju-udе.Боец шагнул вперёд. Хотел что-то сказать:— Я...Немец резко отскочил, больно ткнул бойца дулом автомата в грудь.— Halt! Zuruck! — злобно оскалился. — Zuruck! (прим.: Стоять! Назад!)Боец замер. Немец взял бойца двумя пальцами за гимнастерку повёл к окопу

23.55 Я разбила свою кружку. Я присела на корточки и, подбирая мелкие осколки, стала вспоминать прошедший день, все с самого утра.

8.15

Проснувшись утром, я вдруг обнаружила на своей душе трещину. Из этого черного разлома сквозила саднящая сердце ледяная пустота. Может трещина эта всегда была на моей душе, просто раньше она была тоненькая, еле заметная как волосок, а может она появилась недавно и будет разрастаться, как трещина на лобовом стекле, разветвляться, пока не покроет всю мою душу сеточкой кракелюра и в один прекрасный день душа моя от неосторожного порыва рассыплется на маленькие острые, блестящие на солнце осколки и только блики солнечных зайчиков будут плясать на внутренней поверхности моих р; бер?

Я перестану восхищаться весенним ветерком и буду зашторивать окна своих глаз тяжелыми бархатными портьерами ресниц, носить песцовое манто и намывать золотой песок в реке своих скоротечных романов. С трудом терпеть окружающих, родных и близких все внимание направив на длину и цвет своих ногтей-ятаганов. А потом и вовсе стану носить в сумочке Spyderco Civilian и крошить на тонкие макароны любого, кто посмотрит на меня искоса. Я буду привораживать своих мужчин, подливая им в вино суррогат любви, идентичный натуральному, с легким побочным эффектом-самодельной виселицей на люстре и разрушенной семьей.

Я сделаю себе арбузные груди и неподвижно-прекрасную маску лица. Я буду жить только для себя любимой, но никуда не денусь от пустоты. Не той светоносной пустоты буддистов, а просто пустоты как отсутствия чего-либо вообще. В конце пути внешняя пустота поглотит мою внутреннюю, растворит в себе и не останется ничего.

Однажды я видела расщепленное деревце. Молния или рука человека, а может быть просто порыв ветра расщепили его пополам. Деревце продолжало жить. В трещину на стволе все тот же ветер нанес земли и семена растений. Семена прижились и проросли зелеными побегами. Может так случится и со мной... может еще не все потеряно?

Так размышляла я, лежа в постели, и где-то посредине моих размышлений душевная боль ушла. Наверное, вчера съела чего-то или выпила лишнего-пошутила я сама с собой. Душа моя - цельный василёк и просит горячую ванну.

8.30

Я взяла с прикроватной тумбочки кружку, отпила что-то жидкое и поплелась в ванную, прихватив кружку с собой. Я поставила ее на кухне и дошлепала босыми ногами до ванной комнаты. Шлепки моих босых ног напомнили мне, как, будучи подростком, я так же утром лежала в кровати и вдруг услыхала, как маленькие босые ножки шлепают по паркету. В квартире я была одна. Пересилив страх, я осмотрела все комнаты. Никого! Ну, это так из непонятого.

Вернувшись из воспоминаний, я открыла оба крана и стала смотреть, как, окутываясь белесым паром, наполняется белая ванна. Я скинула  прямо на пол пижаму и погрузилась в горячую воду. Лежала и смотрела на пальцы своих ног, торчащие из воды, как тропические острова. Я шевелила островами и кокосовые пальмы гнулись под напором штормового ветра, высокие волны заливали белоснежный песок на пляже, перемешивая разноцветную гальку с разноцветными крабами. Далеко от островов, в самом центре океана, возвышался континент моего лобка, одинокий как Австралия. Я дотянулась до пачки сигарет, лежащей на стиральной машине, мокрыми руками достала сигарету. Зажигалка от моих мокрых пальцев зажигаться не захотела. Курить хотелось жутко.

Пришлось утопить к морским чертям тропические острова, вылезти из ванной и нагишом, оставляя за собой лужи воды пробежать на кухню за спичками. В коридоре зазвонил телефон. Чертыхаясь, я побрела в коридор, но стоило мне взяться за трубку, как телефон умолк. Наконец, все собрались вместе-горячая ванна, сигарета, спички, пепельница и я.

9.30

Достаточно откиснув в ванной, завернувшись в махровый халат, я пошла на кухню варить кофе, прихватив из коридора трубку радиотелефона, который в этот день так больше и не зазвонил. Удивительно, но кофе у меня не убежал. Я сполоснула под краном кружку и налила туда кофе.

В 9.45 я отодвинула занавеску на кухонном окне. За окном была непроглядная темнота. Не было ни домов, ни неба, ни ворон на деревьях близлежащего парка. Не было ничего. Я поставила кружку на подоконник, задвинула занавеску и закурила, поднося горящую спичку к кончику сигареты дрожащими руками. Я взяла телефонную трубку-ни гудка, ни шуршания, ничего. Все-таки душа моя, наверное, треснула и сознание мое вместе с квартирой, ванной и кружкой затянуло в этот черный провал, где нет ни кванта света, ни джоуля тепла, ни одной мало-мальской частицы материи. И даже антиматерии нет тоже. Ничегошеньки. И я сижу в своей квартирке, на дне этого бесконечного провала, а вокруг меня уходят ввысь черные стены мрака. Надо выбраться, думала я. Надо во что бы то ни стало выбираться отсюда.

Я натянула джинсы, свитер, отыскала фонарик. Батарейки подсели и лампочка светила тускло. Я открыла дверь квартиры и выглянула в пустоту светя фонариком. Луч фонаря не освещал ровным счетом ничего.

-Напрасно стараетесь! -сказал хриплый, усталый, но приятный голос.

-Почему? -спросила я.

-Я думаю, что это какая-то заморочка с электромагнитным полем. Такие случаи бывали в истории. Куча очевидцев. Кстати, со временем это тоже как-то завязано.

10.15

-Вы никогда не слышали историю о Филадельфийском эксперименте? -продолжал голос.

-Вы знаете,-сказала я в темноту.-Я сегодня сама не своя и думаю, что моя душа треснула и я нахожусь на дне этой бесконечной во времени и пространстве расщелине.

-А может и так,-устало согласился голос.

-Ой, вы, наверное, устали…один в темноте. Заходите, у меня свет... кофе.

-Спасибо! -сказал голос.

10.45

Голос в темноте, на свету моего коридора оказался вполне себе симпатичным парнем.

-Штефан,-представился он. -это не имя, прозвище, но я привык.

Мы со Штефаном засели на кухне и надымили там так, что в воздухе колыхались сизые пласты дыма.

-Может попытаемся выбраться? -спросила я.

-Может лучше сексом займемся? -ответил Штефан- Вдруг последний раз.

Я отрицательно покачала головой.

-Ну нет, так нет,-ни чуть не расстроился Штефан.

-Если это провал в моей душе, то это только усугубит дело.

-Послушайте, если это провал в вашей душе, то какого ляда тут я?

-Не знаю. Может мне нужно влюбится в вас? И тогда трещина затянется?

-Ну вот! - улыбнулся Штефан. -А я про что?

-Ну не знаю. -задумалась я, -может действительно стоит попробовать?

-Хм,- Штефан нахмурился, -у вас выпить ничего нет? А то как-то так сразу...

-Вот и я про то же,-улыбнулась я и полезла шарить по шкафчикам-. Где-то должно быть... Наконец, я отыскала в одном из шкафчиков пыльную бутылку "Малибу", а в холодильнике початую "Столичную".

12.30

-А когда я была маленькой то нечаянно задушила цыпленка…ээ… из любви конечно. Я так сильно прижала его к груди, что просто задушила... Послушай, может все таки выйдем, посмотрим, что там да как?

-Я думаю это может быть очень опасно. В 1957 году некая Мирен Жене из города Арля, подрабатывавшая нянькой, вышла утром на прогулку с малышом в коляске. Присела на лавочке в парке и вдруг бац, темнота! Она взяла ребенка на руки. Минут через пятнадцать темнота исчезла. На улице был уже вечер. Нянька помчалась с ребенком к его родителям. Родители ребенка сидели дома заплаканные. Няни не было три дня! Их искала полиция и добровольцы. Перерыли весь Арль, обшарили парк по сантиметру и никого не нашли. За долго до этого, аналогичный случай был в 1904 году. Тогда тьма накрыла станцию лондонского метро. И в 1911 городок Луисвилл в штате Кентукки накрыла тьма. Там на улицах происходили ужасные вещи! Не думаю, что нам следует соваться сейчас на улицы нашего городка, который и в светлое время немного опасен.

-Может, у няни тоже была сломана душа? И у кого-нибудь в метро? А Луисвилл был городом греха и растресканных душ?

-Ну, официально это объясняют колебанием электромагнитного поля Земли, видимая часть спектра по каким-то причинам меняет частоту колебаний и переходит в невидимый человеческим глазом спектр. Правда, это не объясняет выкрутасы со временем.

- В душевных провалах, наверное, вообще нет времени...

16.30

Ром "Малибу" подошел к концу. Мир, покрытый тьмой, наверное, тоже скоро прекратит свое существование. Во всем мире освещенной осталась только моя маленькая квартирка. Но скоро тьма доберется и сюда. Она проникнет в щель под дверью и цепкими щупальцами страха опутает наши сердца. Мы со Штефаном лежим в горячей ванне. Ванна не то, чтобы большая и мы кое-как уместились в ней. Я сижу между коленей Штефана. Мы добрались до водки и теперь лежа в медленно остывающей воде прихлебываем импровизированный коктейль из "Столичной" и апельсинового сока. Сок был старый и, наверное, слегка забродивший, впрочем, это коктейлю только на пользу.

-А что ты там рассказывал про филадельфийский эксперимент?

-А, сейчас объясню наглядно…

Секса у нас не было. Если это кого-то интересует.

19.30

- Послушай, Штефан,-спросила я слегка пьяным голосом.- Если это что-то с электроматьегомагнетизмом, то почему в моей квартире никакого сбоятудыегочерезпеньколодуполя не наблюдается?

-Слушай, давай поищем чего-нибудь поесть!

-А, сейчас я сварганю тебе лучшую на свете яичницу!

-Обожаю девушек с нетривиальными кулинарными способностями!

-Хамло!

21.45

-Не, вот это вообще пить нельзя!- Штефан поморщился и отодвинул пузырек с надписью "Настойка календулы".

-Привереда!

22.30

-А я люблю кататься в трамвае. Сажусь и наматываю круги. И ... о чем это я? Может поцелуемся?

-Сначала я расскажу тебе две истории. Одна история про меня и космонавта. Вот...

-А вторая?

-А вторая про меня и одну девушку.

-Они грустные…истории?

-Про космонавта грустная!

-А про девушку?

-Про девушку? Не знаю еще...

-Слушай, Штефан, начни сразу со второй... а то меня задолбали грустные космонавты!

-Ну,- хорошо! Сейчас допьем твой марсианский коктейль и...

-А потом мы поцелуемся?

-Даже предположить не могу, чем эта история с девушкой обернется...

23.30

-Знаешь,-сказал Штефан.-я очень люблю одну девушку. Она живет в моем подъезде и всегда проходит мимо, не взглянув... и вообще она немного того... даже мобильника у нее нет. Прошлой ночью... ну той что была до сегодняшнего утра, я заклеил ей все окна черной пленкой. Нанял вышку и заклеил. И во всем подъезде тоже …а после я отключил е; телефон. Девушка проснется…

-Подожди, -сказала я. - Дальше я сама продолжу. Девушка проснется, примет ванну допустим, посмотрит в окно, испугается, захочет узнать, что же происходит, телефон молчит, выглянет за дверь, а там симпатичный парень с электромагнитнополевой версией... Штефан, это самый дурацкий план на свете!

-Но он сработал!

-А вот и нет! -в запале я махнула рукой и разбила чашку. Я присела на корточки и стала собирать острые осколки, прокручивая в голове события дня, и вдруг поняла, что в ближайшее время трещин на моей душе не будет.

Автор: Алина Тукалло Швейцарец Штефан Йэгги, доктор экономических наук и финансовый аналитик, в поте лица трудился в крупнейших банках мира, в том числе в цюрихском «Кредит Свисс». Пока не открыл собственный фонд и удачными инвестициями в Восточной Европе не заработал себе финансовую свободу. Теперь он живёт припеваючи на дивиденды, но не прекращает искать золотую жилу Штефан Йэгги Инвестирование, вообще игры с деньгами – работа адреналиновая? – Говорят, инвестировать – это как в казино играть. Думаю, даже более рискованно! В казино хотя бы понимаешь, что тебя ждёт. Знаешь историю с гориллой? В 90-е газета «Уолл-стрит джорнэл» объявила конкурс. Пригласили лучших, самых высокооплачиваемых финансовых стратегов, и они должны были прогнозировать, какие акции будут расти в цене. И забавы ради взяли в эту компанию гориллу – ей дали стрелы, и она их бросала в мишени-акции. Были годы, когда она была худшей, но однажды она выиграла. И это было так неприятно, что эксперимент тут же прекратили. Надеюсь, её хоть угостили бананом... А что больше работает на удачу? Что говорит ваш опыт? Аналитика, знание рынка, интуиция или чистое везение? – На интуицию полагаться очень опасно. Я из своего опыта знаю – когда слишком оптимистичен, проект может провалиться, а где осторожен, видишь проблематику, там лучше получается. Джордж Сорос, один из самых успешных инвесторов, говорил, что после сделок, которые потом оказывались самыми удачными, он чувствовал боль во всём теле, не мог спать от страха. Так чувствовал риски. Вообще-то говорят, что нужно диверсифицировать, вкладываться в разные проекты, тогда не потеряешь всё своё состояние. Но тот же Сорос любил

И вот, зимними вечерами, когда солнце садилось за горизонт, несчастная героиня моя тащилась домой. А зимой, оно (солнце) делает это рано, отчего ни чем не заполненная жизнь после работы, для Вали была тягостным ожиданием следующего утра…

Женщина мучительно хотела любви… жизнь, надо отдать ей должное, предлагала некоторые варианты.

Одним из был сослуживец Миша. Хотя, по габаритам он тянул скорее на Михайлу. Такой, большой, слабый на маневры, слабый на фантазию и вообще на игру, Миша в ухаживаниях был банален как туалетная бумага «ООО Сясьстрой ЦКБ», - функции свои выполнял точно, но не так, чтоб очень деликатно.

Он выводил пару раз в театр, и после, гламурно кормил её суши. Она ела без аппетита и мечтала тихонько о тарелке наваристого борща с чесночной пампушкою. Он как-то раз даже цветы подарил, но те завяли на утро. Опустили розовые головки ещё до того, как романтический герой извлёк свою, из влажной, но не впечатлённой героини.

Так выходило всё нескладно. Заправляя новенький поддельного атласа халат по дороге к двери, рассыпала Валя: «Ничего у нас, Мишенька, не выйдет… разные мы... ».

А другой был Константин, видный по округе, завидный даже, на чёрной машине «HYNDAI».

Не скупой на комплименты - ровно напротив, он скармливал Валиным раскрасневшимся ушам всякое липуче-вязкое, романтическое дерьмо, слышанное в голливудских фильмах. Важнейшее из искусств, имело актуальность в трёх лишь жанрах: мелодрама, комедия и боевик. Всё прочее давило грудь, сравнимо было с жизнью и упрекало правдою в глаза. Молодая любезница разделяла глубину эстетических переживаний визави. От всего надо сказать сердца.

Да только вот.

Любовь у них бы состоялась, но в ласках был Костя строг: слюнявый в губы поцелуй и Валино лицо уже в ширинке носом. Коротенький минет, и «прости, малыш, дел по горло, я позвоню»… Спеша к двери подъезда, вытирая уголки губ, тарахтела Валя сердцем: «Грубиян ты, Костя! Ничего у нас не выйдет, а жаль... ».

Ещё какой-то был болван. Невнятный до того, что в памяти не отложился. Что толку перечислять всех, кто просто вздыхал в след, или бросал осаду тут же, найдя причину подостойней - три пересадки на метро, к примеру.

Потом был Дима. Ох, Дима, Димуля, Димочка.., - в самое ТО попал.

С лицом благородным, как у художника Сафронова, такой же светлый мыслями и разными артистическими дарованиями.

Писал Валюше песни, водружал её грузное, но аппетитное тело на пьедестал божественной любви, убранный архаичными рифмами, подносил венцы из восторгов, украшал руки её и груди поэтическими ожерельями. Тонкий серебряный бисер под ноги сыпал из хрупких слов, из волнительных вздохов. За разбором его ажуров не раз энциклопедию пришлось открыть.

А там...

Стояла Валя, от счастья голая, в чем мать исторгнула: воспетая, поцелуями омытая. Пила вино пьяное, и замуж готовилась. Поди откажись от золота после всех этих холуёв неотёсанных. Не монетой Дима завиден, не землёй в собственность прибранной, а тонкой душевной организацией и богатым внутренним миром.

Он называл её Гестией, а ей слышалось - бестия, и такой задор разливался по телу здоровому что прочь летели сковородки с котлетами, и направляла Валя либидо воздыбленное в любовный штурм. От натиска такого, Дима с рифм, бывало, соскакивал на прозу, а то и вовсе сливался в угол с больною головой. Но снова воспряв пел все недопетые рифмы.

Только вдруг бах!... и тишина. Пропал куда-то соловей и со всеми своими лирами, а Валюша одна осталась, разби-та-я. Выла.

Собирала себя кусочками. За год примерно справилась и снова любовью затосковала.

А что? – русской бабе жизнь без хлопот, что соплеменному мужику сорок жён – тоска смертная.

И стала Валя искать любви в сетях высокоскоростных выделенных линий, в цифровых городах мировой паутины. Фотографию свою лучшую и там оставила и там вывесила. Писем много-много стала получать. Столько времени на переписку изводила, что иной раз и картошки себе пожарить некогда было.

Одно впечатлило сильнее прочих, - от далёкого норвежского друга Штефана.

Писал друг о горах, снегах и изобилии красной рыбы, о путешествиях в разные страны и с собою взять обещал. Любил Штефан описывать родной свой город Осло: большую площадь Эйдсволл, Студенческую рощу и конную статую короля Карла-Юхана, и Ложу вольных каменщиков, и Олимпийский трамплин Хольменколлен, и много ещё чего писал Штефан, и много ещё бы он написал.

Но как-то вечером, когда Валя по привычке просматривала весточки от новых претендентов на переписку, смело отсеивая всех и каждого после просмотра, ибо бесцветными становились они против друга из Осло, в окошке личных сообщений засветился Штефан. И не просто так засветился, а появился в видео формате.

Появился, - слово тоже неверное, он предстал во всей красе своего обнажённого варварского тела. Сначала Валя залилась краской, но краску быстро согнала, ведь не ханжа она, право слово. Мало ли, отчего человек в неглиже? Может, он только из душа!

Тем временем Штефан, набирал послание мелкими латинскими буквами:

«Hi! Honey! I want you, baby. Help me, please…».

А картинка за текстом бесцеремонно транслировала могучий нордический член, под натруженной рукой онаниста.

Валя онемела, потом сглотнула слюну, приблизила лицо к экрану. Руки сами упали под стол. Картинку закрыть не смела. Ответить, - что? - не представляла.

Одно лишь Валя понимала, это - КОНЕЦ.