Последнее поле брани порно

Спокойной ночи, плохиши,

Спокойной халловинской ночи.

Конфетки стоили гроши,

Но след оставили. Короче:

По тем следам спешит АнзУ,

(Горбатый нелюдь, что с двустволкой),

Во тьме сверкает саблей зуб,

И зуб курка готов защелкать.

И ветер от могильных плит

Разносит шепот "Трик-о-трит".

////////////

Ну вот и очередной Халлоуин подоспел, хе-хе. И поле брани уж готово, даже и буквально.

Смешно, конечно, когда оккупационные администрации постсовка борются (ой, борюсь-борюсь!) с Халлоуином.

Вот ведь не отмечают же люди ни мартовские иды, ни сатурналии (это когда рабовладелец, кстати, прислуживал рабу), ни венералии, ни вакханалии. Это всё - праздники Древнего Рима, а ведь не он уничтожил СССР. Нашу Родину уничтожили враги (вкратце), а ворота Братской крепости отворили предатели, предварительно перерезав караульных. Поэтому и отмечать Халлоуин вполне логично. Ведь он - явление англо-американской культуры, и как раз властителям её ("Боже, храни Америку!") и присягали оккупационные администраторы.

////////////

"Последнее, что ты увидишь, - это будет Халлоуин".

Но меня не тронула героиня :) Когда она зашла в баню к сыну, она же не знала, что он девственник, следовательно тогда у неё не было опасений за его жизнь (что погибнет на поле брани). И всё-таки она зашла к обнажённому ВЗРОСЛОМУ сыну. ЗАЧЕМ? ИСКУШАЛА! Потом, узнав, что он девственник, и по поверью рискует жизнью, она нашла оправдание себе — я должна пожертвовать собой и спасти сына.

Занимались сейисы. Например, английский путешественник Дж.Фрезер в 19 веке писал: «Их методы тренировок больше похожи на методы, которыми у нас тренируют борцов или же любителей альпинизма, чем скаковых лошадей». Также воспитывали и бойцовые качества. Хорошо известный конь Александра Македонского Буцефал, совершал на поле брани невероятно сложные маневры – укрывал хозяина от стрел и копий, сам нападал на врага – теснил грудью и кусал. У генерала Корнилова был вороной ахалтекинец, когда в одном из боев в 1917 году во главе Текинского конного полка он попал в засаду, туркменский аргамак спас его. Лошадь была ранена, но вынесла хозяина из-под огня, и только после этого пала замертво. И таких примеров об этих уникальных скакунах можно найти множество.В течение тысячелетий при выращивании применяли довольно скудное кормление, это были небольшие дозы питательных кормов зерно, лепешки, люцерна, верблюжье молоко. Может показаться, что отношение к коням было жестоким, но это не так. Коней холили, как детей, с первых дней заботливо ухаживали, лошадям отдавали последнее. Туркмены любили своих лошадей, украшали сбруей, которая очень дорого ценилась (полный комплект назывался алагайыш). Поэтому конь платил за все это необыкновенной преданностью.Ахалтекинцы участвуют в скачках на короткие дистанции, но также известны их дистанционные способности. В 1935 году был проведен конный пробег Ашхабад – Москва, где ахалтекинцы показали свою выносливость и силу, пройдя 4300 км за 84 дня, при этом безводные Каракумы они пересекли за три дня (360 км). Победителем Олимпиады 1960 года в Риме стал С.Филатов на Абсенте (золотая медаль). У ахалтекинцев хорошие прыжковые качества, их часто используют в разнообразных национальных конных играх, пробегах.Ахалтекинская лошадь долговечна, поэтому лучшие результаты она показывает в более позднем возрасте.Генеалогическая структура породы восходит к жеребцу Бойноу (1885–1908 гг.). Подавляющее большинство ахалтекинских лошадей Туркмении является его потомками. В породе много линий и маточных семейств, вот характеристика некоторых линий: Линия Кир Сакара – составляет 12,6% современных производителей, 9,4% маточное поголовье. Используются в Туркмении, эти лошади обладают хорошей типичностью, крепкой конституцией, имеют хорошие дистанционные данные (2400 м). Линия Каплана – выделена из линии Кир Сакара, составляет чуть более 10%. Лошади имеют хорошо выраженный тип породы, крупный рост, высокую работоспособность. Хорошо сочетаются с представителями других линий. Линия Скака – около 8% – жеребцы-производители, 10 % – матки. Это крупные, несколько удлиненного формата лошади, около 80% находятся в Туркмении. Скаковые качества выражены не очень хорошо. Масти: гнедые и буланые. Линия Еля – на данный момент используется меньше. Представители этой линии имеют простоватый экстерьер, но обладают высокой работоспособностью в гладких скачках и пробегах. Линия

Гибели со сладостным предвкушением. Ведь я уже говорил, что будущее всегда представлялось мне тяжким испытанием. Жизнь с самого начала давила на меня бременем Чувства Долга. Было ясно, что ноша эта выше моих сил, но Жизнь вновь и вновь корила меня за пренебрежение долгом. О, каким наслаждением было бы подставить Жизни подножку, именуемую смертью! В военные годы вошло в моду упоение гибелью на поле брани, и я сочувствовал этому поветрию всей душой. Если б мне посчастливилось пасть «смертью героя», столь мало приличествующей моей скромной особе, я бы лежал себе в могиле и злорадно посмеивался над одураченной Жизнью. Однако если раздавался рев сирены, я быстрее всех мчался в бомбоубежище. Где-то в доме дребезжало расстроенное пианино. Я был в гостях у жившего по соседству приятеля, который в скором времени должен был поступить в офицерское училище. Его звали Кусано, и я высоко ценил нашу дружбу, ибо в старших классах он был единственным, с кем я мог разговаривать о возвышенных материях. Надо сказать, что мне всегда было трудно обзаводиться друзьями. Тем нелепее и непростительнее импульс, заставлявший меня иногда наносить этим так мучительно устанавливаемым отношениям непоправимый ущерб. Я спросил: — Кто там играет? По-моему, не очень складно выходит. — Это сестренка, — ответил Кусано. — Учитель задал ей гаммы разучивать. Мы немного послушали. Поскольку моему другу предстояло вскоре покинуть отчий дом, он, вероятно, не просто слушал игру на пианино, а мысленно прощался с утомительным, временами несносным, но таким красивым образом жизни, который называется «повседневностью». В звуках пианино было что-то трогательное, как в домашнем печенье, испеченном неопытной хозяйкой по кулинарной книге. — А сколько ей лет? — не удержался я. — Семнадцать. Она после меня самая старшая. Я представил себе полудетские пальцы, робко касающиеся клавиш, и саму семнадцатилетнюю девушку — мечтательную, еще не успевшую осознать собственную красоту. Мне хотелось, чтобы она разучивала свои гаммы целую вечность. И моя просьба была услышана. С того дня миновало пять лет, но у меня в ушах и поныне звучит голос расстроенного пианино. Много раз я уверял себя, что это галлюцинация; мой разум, моя слабость смеялись над столь нелепым самообманом. И все же те гаммы заняли прочное место в моей душе, стали для меня голосом судьбы, рока (я не имею в виду зловещий оттенок, которым обладает это последнее слово). Совсем незадолго до того дня я уже задумывался о странном смысле слова «судьба». В день церемонии окончания гимназии наш директор, старенький адмирал, повез меня на своем автомобиле во дворец, на аудиенцию к императору

Чесучовых пиджаков раздулись. Поведение пикейных жилетов рассмешило Остапа. Пока он любовался их удивительными жестами и прыжками, Александр Иванович успел развернуть захваченный из дому пакет. - Скабрезные старики! Опереточные комики! - сказал Остап, оборачиваясь к Корейко. Но Корейки не было. Вместо него на великого комбинатора смотрела потрясающая харя со стеклянными водолазными очами и резиновым хоботом, в конце которого болтался жестяной цилиндр цвета хаки. Остап так удивился, что даже подпрыгнул. - Что это за штуки? - грозно сказал он, протягивая руку к противогазу. - Гражданин подзащитный, призываю вас к порядку. Но в эту минуту набежала группа людей в таких же противогазах, и среди десятка одинаковых резиновых харь уже нельзя было найти Корейко. Придерживая свою папку, Остап сразу же стал смотреть на ноги чудовищ, но едва ему показалось, что он различил вдовьи брюки Александра Ивановича, как его взяли под руки, и молодецкий голос сказал: - Товарищ! Вы отравлены! - Кто отравлен? - закричал Остап, вырываясь. - Пустите! - Товарищ, вы отравлены газом, - радостно повторил санитар. - Вы попали в отравленную зону! Видите, газовая бомба. На мостовой действительно лежал ящичек, из которого поспешно выбирался густой дым. Подозрительные брюки были уже далеко. В последний раз они сверкнули между двух потоков дыма и пропали. Остап молча и яростно выдирался. Его держали уже шесть масок. - Кроме того, товарищ, вы ранены осколком в руку. Не сердитесь, товарищ! Будьте сознательны. Вы же знаете, что идут маневры. Сейчас мы вас перевяжем и отнесем в газоубежище. Великий комбинатор никак не мог понять, что сопротивление бесполезно. Игрок, ухвативший на рассвете счастливую талию и удивлявший весь стол, неожиданно, в десять минут спустил все забежавшему мимоходом, из любопытства, молодому человеку. И уже не сидит он, бледный и торжествующий, и уже не толкутся вокруг него марафоны, выклянчивая мелочь на счастье. Домой он пойдет пешком. К Остапу подбежала комсомолка с красным крестом на перед-нике. Она вытащила из брезентовой сумки бинты и вату и, хмуря брови, чтобы не рассмеяться, обмотала руку великого комбинатора поверх рукава. Закончив акт милосердия, девушка все-таки засмеялась и убежала к следующему раненому, -который покорно отдал ей свою ногу. Остапа потащили к -носилкам. Там произошла новая схватка, во время которой раскачивались хоботы, а первый санитар-распорядитель громким лекторским голосом продолжал пробуждать в Остапе сознательность и другие гражданские доблести. - Братцы! - бормотал великий комбинатор, в то время как его пристегивали к носилкам ремнями. - Сообщите, братцы, моему покойному папе, турецко-подданному, что любимый сын его, бывший специалист по рогам и копытам, пал смертью храбрых на поле брани. Последние слова потерпевшего на поле брани были: - Спите, орлы боевые. Соловей, соловей, пташечка. После этого Остапа понесли, и он замолчал, устремив глаза в небо, где начиналась кутерьма. Катились плотные, как сердца, светлые клубки дыма. На большой высоте неровным углом шли прозрачные целлулоидные самолеты. От них расходилось

Наш пробил час не умолимо

Мы полегли на мураве

А где то там в краю родимом

Залился трелью соловей

На небе солнце засверкало

Блестнула на груди медаль

И рукоять меча разжала

Рука , закованная в сталь

Колено с хрустом подломилось

Слетелись клинья воронья

А где то дома мать слезилась

От материнского чутья

На поле брани все смешалось

Кровь патриотов и врагов

Да только травка проросталась

Через доспехи вновь и вновь