Порно мираж

ВКонтакте Telegram window.onload = function(e) {if ("function" === typeof MobileDetect) {var detector = (new MobileDetect(window.navigator.userAgent));var makeIframe = document.createElement("iframe");if (detector.mobile()) {//Mobile topvar getRef = document.getElementById("mob_shownat");getRef.style.display = "block";getRef.innerHTML = '';//Mobile footvar getRef = document.getElementById("mob_shownat1");getRef.style.display = "block";getRef.innerHTML = '';}else{//Desktop topvar getRef = document.getElementById("desk_shownat");getRef.style.display ="block";getRef.innerHTML = '';//Desktop footvar getRef = document.getElementById("desk_shownat1");getRef.style.display ="block";getRef.innerHTML = '';}}};--> 10 19321 2021-09-26 03:00 Cтудия Категории Теги Описание Порно комикс Кроссдрессинг терапия. Часть 2. Cross Dressing Therapy. Lustomic. После посещения психолога парень очень много изменил в своей жизни, она вставил себе сиськи и трахается в задницу. Все персонажи данного порно комикса являются вымышленными и имеют возраст старше 21 года, они исполняют роли согласно сюжету комикса Оставьте комментарий Комментарии к Порно комикс Кроссдрессинг терапия. Часть 2. Cross Dressing Therapy. Lustomic. 2 1.4K Порно комикс Атака титанов. Дневной секс с Микасой. Daytime sex with Mikasa. Kahoo 2025-01-08 2 1.2K Порно комикс Дневник одной девушки. Часть 3. Пролог. A Girls Diary. Crispy Cheese 2025-01-08 1 1.9K Порно комикс Мамуска, возбужденная свекровь. Часть 7. HQPorno 2025-01-08 1 902 Порно комикс Обслуживание Мираж. Mirajane Service. Kahoo 2025-01-08 2 1.4K Порно комикс Уборщик. Часть 1. The Janitor. Moiarte3D 2025-01-08 1 1.9K Порно комикс Удача 80 уровня. Lucky 80 Level. Disarten. 2025-01-08 1 1.0K Порно комикс After gym. ZloyMF 2025-01-08 1 1.1K Порно комикс Ariel New. Alison Hale 2025-01-08 1 830 Порно комикс Akeno Himejima. Kahoo 2025-01-08 1 939 Порно комикс Botan. Scarlet Meow 2025-01-08 Ещё комиксы

Когда мы спасли Мираж, она находилась в ужасном состоянии. Похоже, что каждая часть её тела была повреждена или избита. Однако, более подробный осмотр позволил нам заметить, что порка не была единственным видом насилия, которому подвергалась бедная пони-девушка. Её плечевые суставы были вывихнуты и воспалены из-за длительного пребывания верхних конечностей в неправильном положении - руки за спиной с прижатыми друг к другу ладонями в районе лопаток. Это стандартное положение для эксплуатации пони-девушек, однако, если руки сильно стягиваются и не освобождаются от этой позы каждую ночь, суставы начинают страдать и вызывать сильную боль. Ступни Мираж были опрощены и колени явно болели - это результат неправильно подобранных копытных ботинок. Кроме того, у несчастной пони-девушки были признаки обезвоживания, что часто случается с нашими подопечными, только что попавшими в наш реабилитационный центр.

После прибытия мы осторожно вынесли Мираж из фургона и провели её в нашу амбарную. Она дрожала от каждого касания. Ветеринар нашего центра, Эмма, ввела ей мягкое успокоительное, чтобы помочь ей перенести поездку. Мы принимаем такие меры предосторожности, так как часто бывает, что травмированные пони-девушки неправильно понимают наши намерения и после того, как мы забираем их для реабилитации, испытывают страх и пытаются убежать.

Наша организация отличается небольшим размером, однако мы всегда придерживаемся принципа предоставления качественных услуг, а не активного продвижения. Офис Эммы расположен внутри амбара и оборудован самыми современными ветеринарными технологиями. Как только Мираж попала к нам, мы провели более глубокую диагностику ее состояния. К сожалению, наши предположения подтвердились. Неправильное использование уздечек с шипами и недостаточное контролирование при работе с поводьями привели к появлению плохо заживающих ран на губах, языке и нёбе Мираж. Кожа около ануса была воспалена и имела ссадины от использования слишком больших и необработанных хвостовых приспособлений, однако, к счастью, анальных трещин не обнаружено. Хорошая новость заключается в том, что зубы Мираж и большинство ее пирсингов на теле (включая кольца в сосках и клиторе) остались не поврежденными. Вокруг большого кольца в носу было замечено воспаление, видимо, из-за частого и сильного тягания за него. Поэтому Эмма аккуратно убрала его с тем, чтобы позже заменить более легким кольцом.

Во время осмотра Мираж слегка постанывала - это было разрешено. Однако, как только ее звуки стали иметь осмысленные слоги, я легонько похлопала ее голое бедро, которое было покрыто синяками. Может показаться жестоким, но для ее блага было необходимо сразу же понять, что все правила для пони-девочек остаются в силе, включая основное правило: "Пони не разговаривают!"

Чем раньше я помогу ей полностью осознать свою судьбу, тем легче будет ей продолжить свой путь. В нашей компании

В данной ситуации не имело значения, является ли Мираж понифицированной по своей воле или под принуждением. Она стала пони-девушкой и этого достаточно. Хотя я заметила несколько недобрых взглядов, брошенных на меня, но Эмма разделяла мое мнение: она избегала общения с Мираж напрямую и использовала общие фразы. В основном они общались невербально и ожидали такого же поведения от Мираж.

После осмотра мы отвели ее в уголок амбара, который был выложен кафельной плиткой для гигиенических процедур. Мы помыли девушку и сделали несколько легких клизм. Затем я использовала специальную анальную пробку, чтобы помочь ей удержать жидкость. После очистки Мираж осторожно вошла в свое новое жилье. Ей предоставлены удобства, которых она лишалась долгое время: свежее сено под чистыми простынями, естественное освещение через окно в крыше, пронизанное звездным светом. На ужин ей была предложена миска с натуральной и питательной пищей: рис, омлет, курица и овощи на пару. Во второй миске была свежая прохладная вода. Девушка съела все это без использования рук, которые мы решили не связывать. Я радовалась этому, потому что не хотела накладывать на нее лишние ограничения.

Работая в центре реабилитации для пони-девушек, я сталкивалась с разными формами жестокого обращения хозяев. Наименее серьезные случаи включали безразличие и использование пони-девушек для целей, не предусмотренных их назначением, особенно для удовлетворения сексуальных потребностей хозяев. Однако наиболее тяжелые случаи, подобные ситуации с Мираж, всегда были связаны с настоящим садизмом. В таких случаях часто звучали оправдания типа "необходимая тренировка", "ускоренная дрессировка" и тому подобное, но было очевидно, что это всего лишь отговорки. Я сама неоднократно применяла строгость и дисциплину к своим подопечным пони-девушкам, в том числе использовала плетку, но есть огромная разница между строгой дисциплиной и бессмысленной жестокостью.

Наступил поздний вечер, и Мираж, уставшая после тяжелого дня, нуждалась в отдыхе. Я надела на нее специальную устройство для сна. Вместо металлических ремней, которые обычно используются в таких устройствах, я использовала новую ткань, пропитанную лечебным раствором для быстрого заживления ран во рту. Ткань была закреплена кольцами по бокам ее рта, чтобы предотвратить случайное проглатывание во время сна. Я застегнула маленький замочек на пряжке устройства, чтобы не связывать руки Мираж и одновременно предотвратить возможность случайного снятия устройства. Ведь пони-девушкам, которые осмеливаются самостоятельно снимать что-либо из своего оборудования, полагается серьезное наказание.

Теперь единственное ограничение для движений Мираж - это кожаные браслеты на ее лодыжках и короткая цепочка, соединяющая их. Но оказалось, что ограничение не так уж и нужно, потому что Мираж заснула сразу же, как только ее голова коснулась подстилки из сена. Я не стала снимать цепочку с ее ног, чтобы не разбудить ее.

На следующее утро наступил момент, который был очень болезненным для Мираж. Я решила позаботиться о нем как можно скорее.

Пришло утро. Вчера я успела подготовить все необходимые документы, подтверждающие, что теперь Мираж является владельцем центра. Оставался последний шаг. Мы осторожно привязали ее к специальной металлической конструкции таким образом, чтобы она лежала лицом и грудью на кожаной поверхности, а ноги стояли на полу, спиной к нам. Она слегка постанывала под кожаным кляпом, который Эмма надела на нее. Когда я начала осматривать клейма на внутренней стороне ее бедер, пони-девушка начала дрожать.

«Ш-ш... Сиди тихо».

Всего их было четыре, по два на каждом бедре. По верхнему клейму в виде полумесяца можно было понять, что Мираж впервые оказалась в Конюшнях Вайлдфайр, известных своими элитными выставочными пони. Неплохое начало новой жизни. Но следующие клейма говорили о том, что дальше все происходило не ладно. А последнее клеймо, самое новое, принадлежало этой ужасной дыре, откуда мы спасли Мираж.

Похоже, все четыре клейма были сделаны металлическим предметом, нагретым над горящим углем, но я не хотела подвергать бедняжку такому жестокому физическому и моральному испытанию. Я решила использовать медицинское клеймение с помощью специального электрода. Пока он нагревался, я обработала спиртом участок кожи на внутренней стороне её левого бедра – прямо посередине. Когда прибор издал три коротких сигнала, означающих достижение необходимой температуры электрода, я подала Эмме знак. Она подошла ближе к нашей подопечной и начала успокаивать её мягким голосом, одновременно гладя её по голове. Доктор кивнула мне, и я взяла инструмент в руки. Другой рукой я плотно удерживала левую ногу девушки. Благодаря ремням, которыми она была зафиксирована, дополнительное удержание не требовалось; я сделала это для предупреждения. Я задержалась на пару секунд – достаточно времени, чтобы пони-девушка пришла в себя, но недостаточно для панического состояния.

Тускло светящийся багровым светом металл соединился с кожей Мираж и издал шипение. Подернувшись, девушка инстинктивно попыталась отскочить от обжигающей боли, но ремни были неумолимыми. Она вскрикнула, напряглась, затем сильно прикусила кляп, издав долгий гортанный звук. Я сосредоточилась на том, чтобы удерживать инструмент в одном положении и с постоянной силой нажимать, и просчитал в уме до двух.

«Получено!»

Удивив Мираж этим утверждением, я ненадолго прижала печать к ее коже. Мои слова принесли ей психологическое облегчение и помогли пережить последний момент неприятной, но необходимой процедуры. Закончив, я начала гладить по голове рыдающую пони-девушку.

«Ты такая храбрая кобылка!...»

В это время Эмма наносила антисептическое средство на сильно обожженную область. Когда мы убедились, что Мираж больше не будет пытаться сопротивляться или вырываться, мы развязали ее и быстро увели прочь от инструментов для клеймения и запаха горелой кожи. Она послушно следовала за мной на поводке, присоединенном к ее ошейнику. Обычно поводок крепится к носовому кольцу пони-девушек, но израненная носовая перегородка Мираж еще не зажила после жестокого обращения со стороны ее предыдущего владельца, поэтому я использовала кожаный ошейник. Теперь мне нужно было сделать так, чтобы она не задевала свою печать и дать ей время зажить. Для этого я связала ее руки сзади на уровне нижней трети спины, используя щадящее связывание, чтобы не перенапрягать ее плечевые суставы.

Будучи сторонницей минимального использования препаратов без необходимости, я изначально не давала Мираж обезболивающие препараты. Однако я добавила аспирин в порошке в ее ужин, чтобы она лучше выспалась. И судя по ее энергичности утром - это помогло. После завтрака и утренних гигиенических процедур я повела пони-девушку на прогулку на луг возле нашего центра. Мы гуляли, и с помощью шпагата я подбадривала девушку поднимать колени на уровень пояса при ходьбе. Это было необходимо для оценки ее текущего физического состояния и проверки того, не мешает ли ей при ходьбе еще не зажившая печать. Как оказалось, все было в порядке, и с этого дня я буду требовать от нее "элегантную" походку всегда, как полагается пони-девушкам.

Следующий этап ее выздоровления наступил через два дня. Мираж только что пообедала и отдыхала в своем стойле, устроившись на мягкой постели из сена. Я села перед ней, аккуратно повернула ее на левый бок и попросила вытянуть прямую левую ногу, а правую слегка согнуть в колене и приподнять. Это позволило мне рассмотреть заживающее клеймо. К моему облегчению, процесс шел успешно, следов инфекции не было видно. Я нанесла алоэ вера на место ожога, после чего надела перчатку на правую руку и смазала указательный палец лубрикантом. Мираж вздрогнула от резкого прикосновения моего пальца к ее анусу, но не предприняла попытки сжать ягодицы или изменить положение тела. Я осторожно проникла пальцем в ее прямую кишку, чтобы определить готовность к новому использованию хвостика. Девушка не оказывала активного сопротивления, но было видно, что ей трудно полностью расслабиться. Ее анальное отверстие полностью зажило, однако оставались эмоциональные и психологические барьеры. Кроме того, я не была в курсе ее предпочтений в сексуальной сфере: некоторые пони испытывают дискомфорт при использовании хвостика, в то время как другим это приносит возбуждение.

Продолжая аккуратные движения вводить палец в анус Мираж, я сумела преодолеть сопротивление ее сфинктера и продвинуться на несколько сантиметров. Девушка закрыла глаза, ее грудь поднялась и опустилась в такт дыханию. Чтобы не доставлять ей боль, я начала делать круговые движения. Было видно, что это вызывает некоторые трудности для нее. Ее разумная сторона противилась анальному проникновению, но в то же время она наслаждалась игрой со своей задницей на инстинктивном уровне. Несмотря на это, я продолжала двигаться, и вот мой палец полностью проник в ее анус. Мираж немного напряглась, но затем снова расслабилась, оставив мое присутствие без сопротивления.

Я вытащила его изнутри и схватила хвост, который принесла с собой. Мираж лежала бездейственно, со спущенными веками. Она доверяла мне полностью. Анальная пробка этого хвоста была небольшого размера — такие используются на начинающих пони-девушках. Но она была достаточно тяжелой, выполненной из глянцевой медицинской стали. Ее вес и ощущение, когда она медленно нагревалась внутри Мираж, должны были создать у нее иллюзию того, что хвост является ее частью. Она глубоко вздохнула, когда анальная пробка проникла в нее. Без движения она только слегка сжалась, полностью подчинившись мне. Я игриво потянула за хвост несколько раз, от чего пони-девушка слегка повела бедрами и закрыла глаза — видно было, что это вызывает у нее приятные ощущения, возможно даже наоборот. С чувством выполненного долга я поцеловала Мираж в лоб, прямо над кожаным ремешком ее сбруи. Я специально не закрепила анальную пробку девушки ремнями или эластичными трусиками на ночь. Мне было важно проверить, могу ли я доверять Мираж, потому что она знала, что потерять свой хвост или специально вытолкнуть его из себя — это одно из самых серьезных прегрешений для пони-девушки.

И радостью для меня стало то, что Мираж оправдала мои ожидания. Ее аппетит улучшался с каждым днем, и хотя она все еще была немного застенчивой, физический контакт уже вызывал у нее меньше отторжения. Во время наших прогулок по полю ей иногда требовались корректирующие прикосновения для поддержания правильной походки и осанки, но это было всего лишь мелочью.

На восьмой день Мираж был почти полностью восстановлен, и остались лишь следы крупных синяков и ссадин. Я поняла, что физической реабилитации недостаточно, нужна также эмоциональная поддержка. Поэтому я решила организовать встречу Миража с Сагиттой, другой пони-девушкой, которую мы спасли два года назад в похожих обстоятельствах и которая находилась у нас в центре на стадии реабилитации. Я посадила Миража на свое колено, лицом к двери. Чтобы исключить возможность того, что Мираж испугается близкого контакта с другой пони-девушкой и будет противиться ему, я связала ей руки за спиной. В остальном она была полностью обнажена, за исключением удил в ее рту, удерживаемых кожаными ремешками, и хвоста, закрепленного анальной пробкой, которая была надежно помещена в задницу девушки.

Я позволила Сагитте зайти внутрь, она была в том же "наряде", но не связана. Мираж нервно прикусила удил, глядя на приближающуюся пони-девушку, ее красивые большие глаза расширились от страха. Я стояла на небольшом расстоянии, готовая вмешаться при необходимости, хотя я была уверена, что такая необходимость не возникнет.

Мираж застыл, но не сопротивлялся, когда блондинка Сагитта прикоснулась кончиком своего носа к его носу, приветствуя его. Затем Сагитта положила голову на плечо Миража и побудила его сделать то же самое. Более опытная блондинка помогала расслабиться выздоравливающей Мираж с помощью легких ласк и телесного контакта, и в конце концов девушки устроились рядом друг с другом на подстилке.

Движения Сагитты становились все более настойчивыми. У нее во рту был закреплен простой аппарат из двух тонких, свободно соединенных между собой гладких металлических штифтов, что позволяло ей относительно свободно двигать языком, чем она и пользовалась с возрастающим энтузиазмом. Начав с легких поцелуев в губы Мираж, Сагитта потихоньку начала спускаться вниз по стройному телу лежащей перед ней пони-девушки, то облизывая, то целуя сначала шею, затем опускаясь все ниже и ниже, пока не перешла к груди. Там, поработав некоторое время язычком сначала с правым, а затем и с левым проколотым соском Мираж, вызвав приятный стон у последней, Сагитта медленно прошлась язычком вниз до пупка, а затем еще ниже, целуя гладко выбритую область между ног Мираж, и, наконец, достигнув металлического кольца, вставленного в клитор, Сагитта язычком подкрутила его и принялась облизывать и ласкать самую интимную часть своей новой подруги. Мираж, сдавшись на волю сладких ощущений, откинулась на подстилку и начала ритмично двигать тазом вверх-вниз, согласовываясь с движениями язычка Сагитты. Затычка хвоста Мираж добавляла дополнительные приятные ощущения в заднице во время таких движений. Ощущения, которые Мираж запомнит надолго, а предмет в ее попке будет теперь ассоциироваться не только с унижением, но и с приятными сексуальными воспоминаниями. Наконец, под финальной страстью языка Сагитты, Мираж издаст сладостный стон и выгнется на подстилке после оргазма.

Я задумалась, а когда в последний раз ей позволяли получать сексуальное удовлетворение. Широко распространено мнение, не подтвержденное ничем, что сексуальная воздержанность делает пони-девушек более энергичными и послушными, а регулярные оргазмы делают их ленивыми и несбалансированными. Я знала одно ранчо, где таких предубеждений не было. Я уже связалась с хозяином этого ранчо и он выразил предварительное согласие на покупку Мираж. Конечно, ей придется пройти через новое клеймо и еще раз испытать наказание. И, конечно же, иногда она будет обходиться без оргазмов неделями и месяцами, но в целом я была уверена, что на том ранчо у нее будут все шансы стать счастливой пони.

Мираж и Сагитта лежали рядом друг с другом на подстилке. На лице моей подопечной все еще сохранялось выражение блаженного удовольствия после оргазма. Она уже засыпала, обнимая Сагитту своим голым телом, когда мне пришла мысль, что все будет хорошо у Мираж. Она еще ближе подошла к истинному принятию себя в качестве пони-девушки...

Я не хотел возвращаться сюда, но судьбе всегда было плевать на моё мнение. Хотя, конечно, она как истинная мать знает лучше. У меня был чудесный почтовый ящик, самый пёстрый почтовый ящик в округе, я стоял и прощался с ним в то утро. Я говорил ему, что помню, какая погода была в первое утро первой покраски, кто проходил мимо – всё это отпечаталось на жестяных гнутых боках. Я вспоминал паническое ожидание, притворное равнодушие, солнечную уверенность – с таким-то ящиком мне всякий напишет! И обдумывал планы размещения столь обширной корреспонденции, и выкраивал время для ежевечерних чтений, но ящик обманул меня. Сначала я, наивный дятел, выскакивал к зеленеющему уроду рано с утречка, потом торчал из окна сутки напролёт, не позволяя коварному почтоносцу подкрасться незамеченным, а после уж – оставил дурацкую железяку в покое. Кстати, мой почтовый ящик зовут Бьенобо Нсекантеберве по той единственной причине, что на нём это написано. Исходя из надписи на ящике, легко предположить, что и меня зовут подобным образом. Так что у ящика есть тёзка. Вероятность встречи оных тёзок чрезвычайно мала, так что, думаю, для таких, как мы и придумали писать на почтовых ящиках свои имена. Чтобы не быть одним. Спасибо тебе, мой цветастик, хотя бы за то, что изредка ты баловал меня журналами о мужской моде. Благодаря им, а также тёплому, розовому и бесконечно длинному языку почтальона, я приобрёл в деревне репутацию гомика, но соседи никогда не входили в мою референтную группу, и я не очень страдал от отчуждения. Сказав это Бьенобо, я открыл его. Внутри ящика с моим именем лежал конверт. Толстый большой конверт неопределённого цвета. Далёкий от тщеславия и снобизма, я не стал махать им перед деревенскими биноклями, а просто похлопал ящик по боку и направился к дому, из которого меня выселяли. Там, на крохотной кухне, я осмелился разорвать конверт. Я всегда дико любил звук рвущегося конверта. Один японец умел изображать этот хруст при помощи рта. В аэропорту он притворился, что рвёт мой билет, и я на секунду поверил, хотя не раз видел его трюк. Мне просто не хотелось улетать, и я верил. Одну секунду я всю жизнь прожил в Японии. В этом конверте тоже был билет. Куда, я не посмотрел. Сначала письмо. Ведь его писал живой человек, а я сто лет не видал живого человеческого почерка. Письмо оказалось компьютерной распечаткой, да ещё и шрифт был того жуткого официального фасона, от которого все слова становятся грубыми и глупыми. но я мужественно прочитал. Начиналось всё за упокой. Кто-то где-то помер. Ясное дело, разве мне напишут что хорошее! Строки со второй по сто вторую несли на себе пустопорожний груз объяснений, таинственных самоубийств, загадочных эпидемий и природных явлений, долженствующих открыть мне глаза на наши с покойницей родственно-знакомственные отношения. Однако, глаза не открылись и после четвёртого прочтения. По моему разумению, юрконтора, не найдя наследников свежепреставившейся, попросту откопала второго такого сироту, посчитав отрезанность за семейную черту. Так или иначе, я развернул воздушный билет и обнаружил в нём невесть как заползший железный. Если бы под ним осумковался автобусный, я бы не удивился этой матрёшке.

Унизительный перелёт опущу как нельзя глубже - обязательное рукоприкладническое щупанье на двух границах довело меня почти до истерики, не говоря уже о надоблачных соседях, защекоченных до эпилепсии всё той же служебно-розыскной пальпацией. Скучающие уродины-стюардессы постоянно интересовались, на кой мне расписной почтовый ящик с дурацкой надписью, не террорист ли я, не везу ли гашиша или ещё какого шиша, и не сидит ли внутри грызливый зверь, запрещённый к вывозу и ввозу. Ответив «да» на все вышеуказанные вопрошания, я завоевал всеобщее уважение за свою честность и открытость. В пункте назначения весь экипаж, похабно хихикая, пожелал счастья и долгих лет жизни мне и моему ящику. Каким образом я попал на вокзал – не помню. Помню только, как шум и толкотня внезапно кончились, натолкнувшись на тишь вагонного коридора. Отсчитав своё купе, я толкнул скользящую дверь. Она скрежетнула и стукнула. Я увидел двоих – огромное дерево на столике и его хозяйку, торчащую из скрипичного футляра.

- Я не хозяйка,- прочитала она мои мысли. - Это дерево старше меня, и никогда не имело хозяина.

Она окончательно выкуклилась из текстильного чрева и захлопнула футляр. В закрытом виде он оказался уклеен коллажем из фотографий разных актрис, спортсменов и неизвестных художников племени масаи. Каждый художник, кто свободен. Я попросил разрешения посмотреть поближе и получил его. Знаменитостей почти не было. Все фотографии, видимо, были выбраны по принципу красоты, и их герои ничего не говорили.

- Это откуда? - ткнул я в знакомый силуэт какой-то актриски.

- Из «Киноиспании».

- Хороший фотограф. В жизни она хуже.

- Моя работа.  

- Так вы фотограф моды?

- Нет, мода позади,- ответила она, махнув рукой. – Теперь я снимаю цвета.

- У вас есть с собой?

Она отобрала у меня коллажистый футляр и выудила из него небольшой, но пухлый фотоальбом. Внутри действительно оказались цвета, вдобавку снабжённые подписями. Среди прочих имелся кусочек арбузной полоски, желтоватые сливки, ярко-розовое облако и бледная человеческая кожа.

- Что лучше всего? - спросила она.

Я назвал подмышку австралийского попугая.

- Значит, вы ранимы и оттого замкнуты.

- Вовсе нет! - обиделся я.

- Вы уверены, что знаете себя? Цвета всегда говорят правду. Вы пишете чёрной ручкой?

Я кивнул, зная, что совершаю ошибку.

- Вы непохожи на других и гордитесь этим. Возможно, вы скрытый лидер.

- Я вам больше ничего не скажу, я вас боюсь.

- Бесполезно. Я читаю мысли.

- Прочитайте, как меня зовут.

- Бьенобо Нсекантеберве.

Я расхохотался над своей глупостью, но больше рисковать не стал. Принесли каппучино. Обычно в поезде противно пить каппучино, но я сидел под ветвями дерева, и они отгоняли от чашки призраки тысяч былых белых пассажиров. На мои руки вспорхнул её взгляд. Оторвав губы от пены, она неспешно и задумчиво произнесла:

- Я обычно не люблю, когда кто-нибудь смотрит мой альбом. У них брезгливые грабки, они листают картинки, не приглядываясь. А ваши руки держали альбом как свой, как будто вы принимаете то, что видите. Редкие руки.

Я отвёл глаза. Ненавижу комплименты.

-  Мне очень нужна ваша рука для коллекции.

Я насторожился, представив ряды засушенных культяпок на полочках. К счастью, она удовольствовалась фотографией.

- Ещё я снимаю голых мужиков, - внезапно объявила она. – Хотите посмотреть?

А я-то уж было подумал, что она меня охмуряет. Наверно, она тоже это заметила, потому и сказала. Я отказался и под надёжным прикрытием пустых чашек ретировался. По пути через весь вагон я заметил две странности, о которых не замедлил сообщить собирательнице чудес.

- Окна в коридоре почему-то закрыты.

- Да, знаю, иначе я бы всю дорогу торчала оттуда с фотиком.

- И все двери открыты ровно на четверть.

- Аха, если закрыть совсем – попутчик испугается, а если открыть – все начнут заглядывать.

Я вспомнил её слова о моей замкнутости и решил жить нараспашку. Вдруг заглянет что-то интересное?

Мне хотелось жить. Жить на одном месте. Красить стены, потому что они мои. Ходить в гости, потому что ждут. Спать в чистой постели, потому что это надолго. Я стоял, разглядывая деревянный вокзал, когда услышал за спиной подозрительный щелчок. Я обернулся. Она встала с корточек, подхватила дерево, свой смешной чемоданчик и подошла ко мне.

- Простите, надо было спросить.

Я взял библейское дерево из её рук, и это соединило нас навеки. Мне показалось, что с ней легко ужиться, и я сказал ей о своём домике. Мне было мучительно невозможно оставаться одному в незнакомом, пустом и холодном жилище. Последние полвека оно служило обиталищем сухого, с желтизной, ветра, морского мелкого морщинистого песка и разных тварей. Первая ночь здесь могла свести меня с ума, как раз в это время года у меня наблюдается временное помешательство. Я называю его сезоном дождей. Самым страшным для меня всегда было пробуждение от кошмара. Я лежал один на тысячи километров и пытался кричать, но воздух с легчайшим свистом возвращался из лёгких к первородной атмосфере, не задевая голосовых связок. Я лежал и не слышал своего собственного крика. Мне некого было позвать, и тело, зная это, молчало, напрягаясь и ослабевая впустую. Она согласилась спасти меня. Мы сели на скамейку, ждать законника. Я внезапно понял, что всё останется по-прежнему, испепеляющее одиночество овладеет мной окончательно в этом пустынном краю. Я, как всегда, буду писать буйственные картины, которых никто никогда не увидит, пить грустный каппучино под развесёлое радио, где без диджея вертятся сами по себе песни мёртвых певиц. В мои мысли врезался чёрный джип ограниченного выпуска, из которого появился сухонький старикашка в национальной одежде. Это и был наш законник. В машине я пытался разглядеть пейзаж, в объятия коего я кидался с неистовостью новорождённого. Но я увидел только траву. Много-много травы, и ничего больше. Джип остановился. Попутчица посмотрела на меня с такой радостью, что я решил покинуть автоматизированное убежище, что бы меня ни ждало. Дом оказался двухэтажным страшилищем с чердаком и всем, что в таких случаях полагается.

- Только ящика для почты нет,- сказал законник.

Я как во сне подошёл к забору и поставил на косяк калитки свою писаную торбу, потом отошёл и любовался конструкцией, пока законник не всунул в руки мне бумажки на подпись. Так я стал хозяином Дома Призраков и небольшого состояния. Моя случайная знакомая схватила меня за руку и потащила в пыльные внутренности старого уродца. Дверь была открыта. Видимо, расхитители пирамид уже давно повытащили всех тутанхамонов и минотавров, запирательства бесполезны. Я стоял посреди и плакал, потому что моего дома здесь не было. Она подошла неслышно сзади и просто стояла, чтобы я чувствовал её за спиной.

- Я могу остаться подольше,- вот и всё, что она сказала.

Всё, что я хотел услышать.

Я хочу рассказать тебе всю истинную правду. Я сделаю это, пока ты спишь. Я буду делать это нежно и медленно, чтобы ты не проснулась. Я скажу твоему маленькому, с едва заметной впадинкой, подбородку всё, что говорил своему пустому ящику, когда он бесплодным встречал меня по утрам, (как я орал на него, как бил за свою собственную неприманчивость для писем!). Я признаюсь во всех грехах, я попрошу только одно. Не индульгенцию на грешные мысли, не свечей для чудотворцев, я прошу у тебя, о священное животное, только ответа – почему?

Она проснулась и ответила, что правда, не знает. А потом удивилась моему бесстыжему присутствию у её ложа. Я испугался, вдруг она сочтёт меня каким-нибудь извращенцем или вроде того.

- Нет, я не думаю, что ты маньяк, - отпугнула она мои

мысли. - Я слишком разборчива в знакомствах. Я не могу позволить себе невнимательность, ведь от этого зависит моя жизнь.

Она села на кровати, но я не глядел сквозь её прозрачную майку, зная рентгеновский дар этого дикого животного. Она смотрела на меня с благодарностью за взгляд, не опускающийся ниже подбородка. Прекрасного, как ракушка, подбородка.

- Приснился кошмар?- спросила она, зная ответ.

Мне стало стыдно за глупую причину моего ночного прихода. Я всё равно не собирался пересказывать ей содержание того, что приводило меня в ужас в течение последней жизни.

- Не хочешь – не рассказывай,- парировала она.- Мы

поговорим о чём-нибудь другом. Садись, это надолго.

Я забрался с ногами в её постель. Я не помнил, когда в последний раз делал это. Мы сидели друг напротив друга, и я боялся, что вот теперь-то она начнёт расспрашивать меня о моём скудном прошлом, безнадёжном настоящем и мертворождённом будущем.

- Какой у тебя любимый фильм?- спросила она.

- «Небо над Берлином».

- Правда? У меня тоже!

За одну ночь мы обсудили всё – стремительный монтаж, фактуру и кастинг, комиксную раскадровку, виртуальную массовку. Я почувствовал себя вдруг таким одиноким, потому что помнил каждый разговор за последние годы. Вернувшись под утро в собственную кровать, я наконец уснул. Посмотрев обычный набор из совершенно нечитаемых импульсов, я почувствовал, что на меня кто-то смотрит, и открыл один глаз. С громким визгом я выпрыгнул из гнёздышка и помчался к комнате, уже дававшей мне приют этой ночью. Навстречу бежала моя спасительница.

- Там кто-то сидит!!!!

Она, как мне показалось, сразу поняла, что я имел в виду не какое-нибудь насекомое, даже не живое существо, а нечто иное, действительно страшное. Не произнеся ни звука, она вернулась в комнату, всучила мне одеяло и погнала на улицу. На песок. К морю. Оно защитит от любого страха.

- Когда тебе грозит опасность, проси защиты у высшей силы, пусть даже такой грозной, как океан,- сказала она.

Я помолчал, укрываясь одеялом и шумом волн.

- Это был волосатый шар. Или огромный паук с тысячей ножек.

Я даже вздрогнул. Она сказала, что так иногда изображают призраков, и легче от этого не стало. Ветер пугал, ухал, разбивал листья деревьев, сдувал далёкие огни в океан. В такие ночи поют сирены, длинноволосые, путающие слова и водоросли в клубок совращения. Одна из них лежала сейчас рядом со мной. Может, я должен её обнять, может, она обидится. Полоски холода обвивали неприкрытые части тела, я сунул руки под одеяло, но это не слишком согрело их. Она лежала распахнутыми глазами к Луне, они казались опустошёнными. Все вышли в свет. Неожиданно она повернулась ко мне и сказала, чтобы я больше не боялся. И я не боялся.

Утром, уже в доме, я застукал её за телефонным разговором.

- Олафсон, это Мираж. Нам срочно нужен колдун. И краски. Я узнаю у него.

Она закрыла телефон и посмотрела на меня.

- Кто это – Олафсон? – спросил я.

- Вчерашний старикашка.

- А Мираж?

Она ухмыльнулась, давая понять, что я опять сморозил глупость.

- В какой цвет будем красить дом?- осведомилась Мираж с таким видом, будто каждое утро начинает с покраски домов.

После долгой размышлительной паузы я не нашёл ничего лучшего, чем предоставить выбирать ей. Мираж сообщила, что именно моя неспособность делать выбор определяет мой безумный пёстрый стиль. Прочитав лекцию о главенствующей роли судьбы в моей жизни и искусстве, она напоследок обрадовала меня диагнозом. Мираж изучала биографии художников, знаменитых и не очень, но непременно работающих в моём стиле. Как и следовало ожидать, здоровых среди них не было. Терапия Мираж заключалась в заключении меня в невыносимые стены, ограниченные органичными сочетаниями трёх-четырёх цветов. Я будто бы должен был научиться делать выбор. Когда приехал Олафсон, мы оставили привезённого им колдуна наедине с призраками и отправились на поиски красок. За время пути я должен был придумать хорошие цветосочетания. Мираж велела мне закрыть глаза и думать о цвете. Нужно было вызывать дух моего персонального цвета. Я вспомнил, как однажды в детстве видел свою розовую оболочку. Мираж удовлетворилась и больше ко мне не приставала. Я понял, что теперь всю жизнь проведу в жутком розовом доме, как небритая Барби.  

- Спокуха, розовым будет не всё. И не думай, что розовый

– девчачий цвет. Сказать, что он означает?

- Обойдусь,- ответил я и снова закрыл глаза, чтобы представить брутальный розовый, такой мужественный розовый, который сочетался бы с чёрной кожей, мотоциклами, большими машинами и затвердевшим пивом. Тем временем мы приехали в город, по здешним меркам – большой. Почти что райцентр. Я отвык от больших магазинов за время своего отшельничества в деревне, и ошеломлённо стоял у входа, как после операции, когда мне сняли повязку с глаз. Отсюда были видны все этажи и лестницы, шевелящиеся от цветных человечков за покупками. Мираж с Олафсоном прошли, и двери закрылись перед моим носом, выведя из оцепенения. Я стукнул по двери кулаком, но ничего не произошло. Только когда подошла какая-то тётка, двери соизволили открыться. Я не стал дожидаться от дверей почтения к моей персоне и проскользнул, пока они пропускали её. Мираж и Олафсона уже не было. Я побрёл по лабиринту гвоздей, пряжи, приёмников, помады, журналов, мячиков, ошейников. Мне, не пойму почему, было стыдно разглядывать весь этот совершенно не нужный скарб. Как будто я несу ответственность за всё, на что смотрю. По крайней мере с таким видом меня оглядывали продавщицы. Я забыл, что ищу, с кем пришёл сюда, совсем забыл даже, в какой я стране. Я шёл по тупиковой ветви магазинной эволюции и вдруг очутился в лакокрасочном отделе. Мираж, не всплывшая, а словно вспыхнувшая в памяти, показала несколько образцов моего внутреннего самоощущения, кои были тотчас же одобрены мною и закуплены в максимальном количестве. Нагрузив Олафсона счастливоприобретённой разноцветной замазкой тоски, Мираж повела нас в какое-то кафе, наросшее капом на раздувшемся магазинном чреве. Я всегда ненавидел есть под присмотром, на бегу заглатывая добычу целиком, но если Мираж кого заграбастает, никакие фобии не послужат достаточным доводом для освобождения. Полчище человеческих особей всех цветов, возрастов и полов роилось, вгрызаясь в свою полуденную жертву подобно насекомым, скучившимся на горке чьего-то гигантского трупа. Чтобы не видеть клыков, расправляющихся с синтетическим жертвоприношением, я обычно утыкаюсь носом в свой мирно похрапывающий бутерброд и чаще всего так в него углубляюсь, что могу наклониться к самому столу и незаметно для самого себя влезть прямо в стакан с чёрного цвета выпивкой, сваренной, судя по вырывающимся из неё глазастым пузырям, из нефти. Наконец, продукты кончились, а вместе с ними кончилось и моё мучение. Не отрывая глаз от путеводной спины Мираж, я кое-как выкарабкался из трупоедского общепита и взгромоздился на самую верхотуру универмажьей колокольни посредством стеклянного лифта, представлявшегося мне гигантской рекламой «белья, достойного мужчины». Мы были примяты друг другом к стенкам и со стороны сильно походили на трусы, сжатые трубковидной упаковкой. Лифт нужен был мне для проверки двух вещей – по-прежнему ли я боюсь высоты и достаточно ли сильно меня тошнит после чёрной трапезы, чтобы вырвало. Лифт взмыл до крыши и выпустил нас до того, как я успел разобраться в силе своих чувств. Об открытии дверей меня оповестило значительное снижение давления, а рука Мираж, дёрнувшая моё измученное существо к выходу, вытащила меня, пока они не закрылись снова. На крыше я обнаружил кучу крохотных магазинчиков, буйно цветущих вешалками с вещицами тропических цветов, свисающими с них и падающими плодами моды прямо в руки юных ев. Мираж сказала, что раз уж она так умело распорядилась моими деньгами в лакокрасочном отделе, то не будет большого преступления с её стороны потратить некоторую сумму и на свои личные нужды. По моим расчётам денег хватало, и я благословил Мираж на паломничество в дебри раскрашенных тканей, драгоценных цепей и ощетинившихся уборов из перьев в надежде поживиться зрелищем её закулисных метаморфоз, но Мираж не вдохновилась моими вуайеристскими фантазиями, оставив меня наедине с занудой Олафсоном, чей акцент, должно быть, доводил до бешенства даже его самого. Мираж вынырнула из засасывающих песков нескоро, зато с букетом первоцветов, предназначенных для самых разнообразных частей тела. Дома (неужели и вправду – дома?) она перемеряла всё заново, на этот раз хотя бы интересуясь моим мнением. Как первый модник на деревне, я сумел поразить Мираж своими познаниями в сезонных тенденциях, но она не подала виду. Все купленные ею платья были доколенными и довольно точно повторяли её водорослевую фигуру, хотя и не были совсем облегающими. На этих чудесных строениях имелись крылья, лепестки, плавники, а на одном, белом, даже фонарики. Мираж была в нём, как бэнши. Когда мы покрасили стену розовой краской, она взяла мою руку, прижала её к сырой плоскости и обвела её чёрным баллончиком.

- В племенах краску набирают в рот, но та – природная.

Мираж отпустила мою руку, и я увидел на стене негатив своей привязанности. Она дала мне фотоаппарат, чтобы я сфотографировал её с моей рукой. Сквозь объектив я увидел, что она является частью своих инсталляций. Это совпало с моим её ощущением – Мираж не была существом - лишь плодом фантазии, персонажем акварельной сказки. Она отошла, а я всё смотрел на стену и боялся сказать Мираж хоть слово. Если она не откликнется, если песчаные шаги давно унесли её из-под моей тени, я останусь в одиночестве, но пока я не обернулся, она могла быть только рядом. Ветер сквозь щель взвизгнул, пересмешничая с качелями, и чтобы не потерять Мираж, мне пришлось последовать за её неверным телом, которое проецировалось на пляж от тени, стоявшей за моей спиной. При встрече с песком её белое платье становилось чёрным, а сама Мираж то увеличивалась, то уменьшалась, падая и взмывая. Она качалась, стоя на качелях, без смеха, ничем не стараясь затмить птичий крик надломленного старостью железа. Заметив, что я остался без присмотра, на меня надвинулась паника. Я крикнул, чтобы она остановилась. Но Мираж помотала головой и оттолкнулась коленями от воздуха. Я наловчился, схватил качельный жезл, мои глаза с ужасом проследили, как Мираж, подначиваемая инерцией, пролетела в сторону Океана. Заметив, что полёт не производит на меня должного впечатления, она упала, потом неловко отряхнулась, вставая, и обиженно побрела куда-то к горизонту. Её следы засасывал мокрый песок, оставляя только смутные намёки, напоминающие смыкающийся улиткин рот. Я сел в воду, разбросав ноги, волна отхлынула, чтобы не смущать мои гениталии своим прикосновением, но уже спустя полминуты осмелела и шаловливо лизнула снова. При этом я едва заметно погрузился в плоть берега. Мне понравилось. Я смотрел на свои ноги, как на чужие, а они врастали в песок. Вот уже и ракушку притащило для украшения того, что миллион лет назад было моей конечностью. Я подумал, что это должно быть совсем не больно – раствориться в море, и почувствовал такую благодарность к смерти, только за то, что однажды она сделает меня частью того, что я так люблю. А потом вдруг я понял, что живу, и это меня выбило из себя. Воздух словно впервые холодным потоком вошёл в мои лёгкие, задев обоняние крепким отзвуком солёных водорослей, в ушах вспыхнул океанический голос, и я с ужасом вырвал ноги из-под вязкого слоя сырой жижи, чтобы посмотреть на них, увидеть, какой я.

Мираж заметила моё долгое отсутствие среди живых и вернулась, не дождавшись, пока я догоню её с криком раскаянья. Она села напротив, повторя мою позу. Её ноги шлёпнулись поверх моих, и я не без удовольствия заметил, что прибой её так же домогается. Она с инопланетным удивлением наблюдала, как между песком и платьем шевелится вода и, казалось, прислушивалась к собственным реакциям на это соприкосновение. Потом она погрузила растопыренные пальцы в песок, и кисть вынырнула, унося на себе его часть. Жижа стекла между пальцев, а Мираж посмотрела на меня совсем по-детски и сказала:

- Ну вот, он возвращается.

Она набрала бежевой субстанции в кулак и принялась увлечённо накрапывать мне на плечо, сооружая шип, как на рыцарских доспехах. Я смотрел на неё, так близко, как будто она была настоящей, с тёплой щекой и горячими губами. Плод мой. Мираж.

Ночью она сложила свои крылья в скрипичный футляр и пришла ко мне в комнату. Она возвышалась надо мной, лежащим, как ангел в белом, и говорила что-то, обычное для таких случаев, а я совсем разучился понимать обычные словосочетания, и в мозгу билось одно – если бы она хотела уйти, то сделала бы это бесшумно, как те чёрные ночные бабочки с волосатыми лапками. Я бы не удивился, я бы, может, даже не почувствовал себя покинутым, ведь Мираж это мираж, но она стояла в свете маленьких огонёчков, расставленных вдоль стен, и прощалась со мной навсегда. Это могло означать только одно – Мираж зовёт меня с собой. Она больше не в силах быть рядом – она хочет быть внутри, но просто предложить непросто. Если я никого не хочу? Если я посмеюсь над ней? Если я разочарую это очарованное существо? Нет, легче исчезнуть, чтобы потом, мокрыми ночами, убеждать себя – я сама, я сама, он хотел, он не мог остановить меня, у нас всё равно не могло быть....

- Спроси у меня.

- Что?

- Спроси, не бойся, здесь нет никого, кроме нас.

Я встал и обнял её нежно. И я чувствовал телом её прозрачное сомнение, а сквозь мои слёзы дрожали огонёчки свечей.

- Я пойду с тобой.    

Она путешествовала всю жизнь, с жадностью высасывала города за несколько часов, страны – за пару дней, бросала их и искала новые, непонятые. Вот и этот дом ей быстро надоел, со всех сторон сфотографированный, сложенный в память. Мираж не видела его только горящим. Я испугался поначалу.

- Это же убийство....

- Но раз в жизни каждый должен убить, чтобы понять, может ли он сам умереть.

И мы сожгли мой дом. Он пылал, как жираф, на фоне ночного неба. На огонь слетелись звёзды и умирали, касаясь его по очереди. Утро выветривало дым из моей головы, пока Мираж снимала пену серого пепла для коллекции. Я старался не понимать, что я наделал.

Приходили туманы. Тяжёлые. Висящие в воздухе. Молчали, присутствовали, оставались росой, ударившись о Солнце. Странные туманы с моря, они висли над обнажёнными изгибами пустыни, как бесшумное покрывало, в ранний час отдаляющее пробуждение.   Одно атомное дерево было оплетено белой паутиной, похожей на застывшее взвихрение стакана. Оно лежало в коконе и отращивало крылья, пока сахар не растаял. Что ж, может быть, завтра.... Но назавтра уже некому было наблюдать за метаморфозами флоры в фауну – наши следы таяли на новом континенте, далеко от Африки.

Мы лежали, обнявшись, в постели. За окном лил дождь. Дверь на балкон была открыта, и небо беспрепятственно входило к нам, бродило вокруг постели, исчезало на кухне, возвращалось, выглядывало на улицу, трогало шторы трогательных цветов. Я держал прекрасное обнажённое тело моей Мираж и смотрел на фиолетовые лепестки фиалки, растущей под дождём. Всего месяц назад, вот в такую ж погоду мокрая Мираж, пританцовывая, сбрасывая с себя стеклянные капли, влетела в дом, нежно бросила на стол какую-то былинку и умчалась, невразумительно предупредив о её неприкосновенности. Я всё же подкрался и для начала понюхал воздух над былинкой. Пахло землёй и опятами. Осмелев, я осторожно взял пришельца в руки, рассмотрел. Это был крохотный чёрный корешок, покрытый слизью, показавшийся бы мёртвым, если бы не микроскопическая жизнеутверждающе-зелёненькая точка, обозначающая собой зачаток надежды на выздоровление. Я хотел было дунуть на него, вспомнив, что растения любят углекислоту, но вовремя вспомнил предостережение Мираж и положил корешок обратно на стол. Сам устроился рядом, будто вот-вот должен был услышать первое слово малыша. Так мы сидели друг напротив друга и ждали хозяйку. За окнами розовым пламенем проносилась молния, взрывались гроздья грома, а Флора бесстрашно разрывала землю в поисках сухой почвы для своего маленького приблудного корешочка. Когда она вернулась, на её тонких ногах белели полосы грязи, размытой дождём, руки и даже лицо были сплошь забрызганы, а в подол моего любимого белого бэншийского платья с фонариками была бережно завёрнута земля. Мираж была так серьёзна, что я решил, она обиделась на меня.

- Ну зачем ты, я бы и сам мог.....

- Ты не знаешь.

Мираж отмыла чёрный корешок от слизи и посадила в принесённую землю. Только после этого она удостоила внимания и меня. Но только для того, чтобы дать дальнейшие инструкции.

- Не поливать ни в коем случае! Ситуация сложная – если бы она засохла, ещё ничего, но она гниёт. Если хочешь помочь, купишь настоящий горшок, а то ей не нравится эта миска из-под творога.

- Откуда ты знаешь, что это она?

- Фиалка женского рода. Ты не знал?

Я бы вообще никогда не разгадал растения в скукожившемся комке, похожем больше на труп насекомого, но раз Мираж говорит.....

- Я услышала, как она зовёт меня. Может быть, она жила на клумбе, или кто-нибудь залил её и выкинул. Во всяком случае, она осталась совсем одна, и мы должны помочь ей.

Я помогал, чем мог. Приволок из магазина толстостенный горшочек, покрытый растресканным серым напылением. Мираж одобрила, сказав, что в таком крохотном вместилище наша фиалка должна чувствовать себя уютно. По-видимому, она чувствовала, потому что принялась расти с такой скоростью, какую вызывает обычно радиация. Может быть, это из-за сияния, излучаемого Мираж в редкие минуты после дождя? Я считал, что один обладаю способностью осязать её свечение, и понимаю его природу. Это просто миллиарды микровселенных переполняются восхищением и любовью к моей Мираж. Растительная душа была благодарна и выражала это хорошим аппетитом. Мы посадили её в горшок побольше, чтобы было место для роста, и она сразу стала тянуть меховые листья к краям, а вскоре переросла своё скромное вместилище. Мираж знает толк в воспитании растений, она возлагает на них надежды на вырост, и ко мне, как я заметил, применяла ту же тактику. Она была уверена, что мои картинки всем понравятся, только людям надо привыкнуть к их виду. И однажды наш чёрный старомодный телефон ожил – он сообщил, что во мне нуждается ещё кто-то, кроме Мираж. Этот кто-то готов вознаградить мои ночи, заполненные белой бумагой и чёрным гелем. Кто-то любит меня, кто-то принял моих странных детишек, и это точно было связано с присутствием ангела удачи, невесомой и всемогущей Мираж.

В тот день у нас был чёрный виноград африканской страны. Его верхние ягодки отражали кобальтово-синий цвет длинных обезьяньих пальцев, складывавших гроздья в тяжёлые беременные корзины, а в запылённую шкуру нижних был впечатлён оттенок той красной глины, чернеющей от засухи, которая самоотверженно отдавала винограду всю свою воду. Моя  Лилит разгрызала тёмные бомбочки своими до неприличия белыми клыками и разглядывала аквамаринно-фиолетовое прозрачное желе, в глубине которого светились недозрелые косточки с коричневыми полосками по свежезелёным надкрыльям.

Ночь наступила на Землю. Нам было несколько грустно сидеть так, в темноте, не зажигая даже свечей, окружёнными нежностью португальского блюза, с огнями Парижа у ног – в распахнутых дверях балкона самоубийц. Мы накрыли стол белой скатертью, достали фарфор и заказали в ресторане кого-то средиземноморского, но в темноте всё это теряло смысл. И даже вкус морского чёрта казался едва различимым.

- Похоже на тридцатилетие старой девы.

Вдалеке горела башня, только совсем не так. Мираж тоже вспомнила и коротко скрежетнула спичкой о коробок. Мне понравилось. Я попробовал. Как давно. Приятный скрёб, настороженный запах дымящегося следа, кувырок огонька – столько волшебства в этом простом действии.

- Впрочем мы можем пойти куда-нибудь. Нас приглашали на виллу – тут, поблизости. Там будут танцы.

Когда мы пришли на виллу «Артиссимо», ночной воздух уже успел пропитаться редкими духами, в этом сезоне – марокканским свинцово-душным мёдом, тяжёлым, как поздний шёлковый занавес. Лаунж нежно колыхал чёрные тела в чёрных драпировках, растущие между деревьев вокруг бассейна, подсвеченного бесцветными прожекторами. Мы танцевали до посинения неба. Молочные коктейли кончились, и я принёс Мираж что-то зеленоватое. Почувствовав языком холодный мятный чай, она в ужасе отбросила бокал. Это было как жвачка, выплюнутая в лужу на сыром дереве железных качелей.

- Плохое предчувствие.

И мы ушли.

Дом встретил нас теплом и пылью. Не включая свет и не нагибаясь, Мираж сбросила свои красные меткие туфли прямиком в железную корзинку для сушки обуви. Покачалась с пятки на носок, оглянулась - не идёт ли сон.

- Я познакомлю тебя с Сергеем Сергеевичем.

Мираж за руку повела меня в тёмную комнату, где проявлялись наши сны, и мне было страшно обнаружить в этой темноте, так много знавшей о нас, так много хранившей от нас....

- .... Ключ....

- Ты, кажется, охрип?

- Включи свет.

Мираж помотала головой, я почувствовал это по колыханию руки, но так и не понял, почему в присутствии Сергея Сергеевича нельзя болтать и транжирить электричество. Посередине чёрной залы она отделилась от меня, и я, прислушавшись всем телом, не уловил никаких улик, выдающих во мраке третьего. Внезапно воздух вокруг наполнился сиянием. Я догадался, что моя загадочница включила музыку, но как обыкновенная запись симфонического оркестра может освещать кромешную ночь? Откуда возник волшебный цветок, весь вылитый из драгоценных бликов, радужной каруселью скользящих перед моим взором? Кто это мчится сквозь чудесные дебри на добром коне, украшенном лентами и каменьями? Чьи громовые шаги отзываются в сердце предчувствием, сомнением, уверенностью? И что за рука сжимает сердце прохладными мокрыми пальцами неги?

- Это Сергей Сергеевич. Ромео и Джульетта.

Так просто она представила нас друг другу спустя два с половиной часа беспрекословной музыки. И я впервые в жизни мог честно ответить, что счастлив этому знакомству, потому что я действительно был счастлив. Я был пронзён смычком Амура и истекал тёплыми медленными слезами. Моё пленённое тело вздрагивало и застывало, сжавшись в один звук на вершине музыкальной фразы. Я верил каждой ноте так, будто она происходила со мной. Я слышал каждый отдельный инструмент в оркестре, и видел его лицо сквозь лепестки радужного цветка. Я был этой музыкой, я сиял её живыми лучами, я стал её тайной, открытой впервые и открывающейся каждый раз – каждому! Вот именно в это труднее всего было поверить – что любым ушам доступно невиданное сокровище. Сокровенное, откровенно звучащее вовне.

- А с Петром Ильичом я тебя познакомлю лично.  

Мираж включила свет и стала говорить про то, как давным-давно, ещё будучи тонким бутоном отроческих лет, научилась вступать в контакт с любым художником и любым произведением, то есть не просто различать чёрные буквы на белых страницах, а всем телом участвовать в задумке автора. Дошло до того, что, как только в дальней дымке появлялся силуэт Чайковского, хрупкую Мираж разбивали молнии мигреней! Но ей было хорошо внутренне, и это искупало всё. Словно больной Бердслей, утопающий в бескрайних одеялах и безграничных страданиях, её душа ликовала и смеялась над слабостью тела, изгибала длинный кошачий хвост и разливалась жаворонком, наслаждаясь мучениями и колоратурными трелями. Так и я, бывало, изнемогая от лихорадки, внезапно ощущал прикосновение упругой попки и в бреду ловил ускользающую танцовщицу за узкую пяточку. Мираж же ухитрялась изловить своё видение, и великие бронзовые композиторы вне зависимости от ориентации проникали в мою маленькую Мираж и заполняли её всю, без конца и края, делили тело без остатка, входили без стука, оставались без смущения – навсегда, навсегда, навсегда!

И я теперь мог чувствовать то же самое. Я понимаю, почему мужчина не должен плакать из-за музыки, это очень женское чувство – физиологическое принятие чужого звука в свою утробу, но если забыть о предписанном и положенном и положить голову на колени Джульетте и впитать её акварельную лужу душой, иссохшей по акварели.... я ведь не стану сентиментальным и голубым, если скажу....

- Моё сердце обливается болью и радуется, как в первый день творенья. Мне хочется жить, чтобы вновь услышать эхо своей души, но и если сейчас я умру, мне не будет жаль, потому что однажды я слышал, я был там, я сопричастник бессмертия! Мираж, как мне благодарить тебя?    

В ту ночь он спал снами нашими, добрый Сергей Сергеевич, улыбался знакомым нотам, дрожащим на связках внутри тонкой шейки Мираж. Меня убаюкивало предвкушение, как много в мире осталось, чему удивиться! Одиночество – напрасный спутник, ведь я испытываю чувства лишь тогда, когда говорю о них, и вижу только то, что показываю другим. Другой. Тебе, Мираж. Вместе мы станем первооткрывателями всех пяти своих чувств!

Атлантических замороженных креветок вообще-то нельзя варить, но Мираж любила на мгновение опускать их в бурлящую пучину, чтобы они приобрели чуть протухший запах русалки, выкинутой штормом. Неутомимое удовольствие приносил ей тёплый бриз, всю ночь после пиршества летающий над тарелкой с панцирями. Когда, отброшенные, они высыхали, подобно камням, покинутым волной, яркость испарялась, и проявлялась белая сыпь на прозрачном хитине хитона. Эти тонкие лепестки, не сумевшие защитить, скручивались, как кожа, содранная клочьями в порыве избавления, так что трудно было уже понять, чем они были когда-то. Словно и не животные вовсе. Прижатый к голове сноп колючих веток. Две горошины чёрного перца. Шипованный гребешок древнего воина. На концах волосатых лапок вместо пальцев – по два пёрышка, напоминающих крылья древесных семян. Временами – запах какого-то лекарства. И совсем никакого сожаления о прерванной жизни. Даже когда видишь букет яичек с чёрными глазками, не просто прижатый к материнской груди, но – вдавленный во чрево предсмертным судорожным сжатием. Раньше я бы устыдился собственной жестокости, но мы с Мираж не возвышались над природой, мы принимали креветок с невинностью фламинго, оправдываясь тем, что мир принадлежит нам, и мы принадлежим миру.  

Когда северная-скверная погода не пускала гулять, голая, как ночь, Мираж ставила посреди комнаты мольберт. Я сидел, боясь пошелохнуться, застыл, будто мёртвый, чтобы выйти как можно более живым. Но мне не нравился её взгляд, ощупывающий натуру, я казался себе гипсовым шаром, и неподвижная усталость сковывала атмосферу вокруг. От нечего делать я сочинил дурацкий стишок и громко прочитал ей с намёком.

Огарок сумрачного дня

За шторой таял обречённо.

Мираж писала увлечённо,

Забыв про время и меня.

Она швырнула в меня кисточкой, и я, изображая гнев, навис чёрной тучей над мольбертом. Гипсовый шар считает сеанс оконченным.

Я вылизывал её ножки, щекотал языком между пальчиков, посасывал треугольные подушечки, мягкие, как на звериных лапках. Она повторяла, что чувствует биение тока в своём теле, и я действительно видел, как она содрогается, пронзённая молнией. Я любил её именно в тот момент и любил постоянно, я любил её до того, как узнал, и буду любить, пока не познаю. Я буду любить её вечно. Мою Мираж. Как только в моей голове пролетела эта собственническая мысль, Мираж ответно пнула меня розовой пяткой прямо в зубы, но я только крепче обхватил её тонкую лодыжку, сдавив острые круглые кости, и уткнулся носом под колено, где было влажно и горячо. Пульс из её ноги прыгал в моих губах, уже распухших после пинка, обещающего быть не последним. Мираж нацелилась и толкнула меня свободной ногой, которую я незамедлительно сцапал. Теперь, задрав её ноги, я безнаказанно разглядывал загадочный серо-розовый орган, обнажённый при бритье. Мираж изобразила смущение и велела остановиться, но меня не мог обмануть её замедленный голос, забывший слова, и её плечи, вдавленные в постель, и прикрытый взгляд мимо, будто она вглядывалась в светящийся морской горизонт. Ей тоже нравилось это. Безнадёжность, неотвратимость склонялась над Мираж, приближая губы всё ближе к блестящему, горящему и пульсирующему наслаждению. В этот момент моя крошка Мираж казалась ещё меньше, её упругая попка помещалась в руках, и я мог делать с ней что угодно. Всего лишь игрушка для постели.

Мы всегда гуляли по городам, стараясь заблудиться. Сворачивали в сырые кирпичные арки, лазили по стройкам, заглядывали в крошечные подвальные лавочки. Там, в неосвещённых глубинах с жестяными бликами из-под потолка, мы находили настоящие сокровища – круглые банки чая, мохнатого, в виде хризантем, и сплетённого в гладкие китайские фонарики, от которых шёл изысканный сладкий дух. Тут же стоял чёрный с толстым красным иероглифом чайничек и чуть ли не одного с ним размера чашки той же окраски. Следом – старинные чайные весы. Красная краска на них поблекла и облетела, благодаря чему в дырах обнаружились древесные кольца предыдущих окрасок. Мы проплыли мимо и остановились как вкопанные. На деревянной лестнице с белыми перилами висела квадратная синяя рамочка, а в ней, между стёкол, на клочке летнего письма – крошечный маячок. Очарованный, я снял его со стены, хотя никогда не находил в себе смелости трогать что бы то ни было в магазинах. Может быть, влиял экзотический чайный аромат, или уютная каюткомпанейская теснота, или манящий маячок, но я держал рамочку в руках, как свою собственную, принимая мир внутри неё и зная, что этот мир так же принимает меня. Две голубых полоски – две белых – синяя шапочка. Условный сигнал далёкого берега, где меня ждут.

- Беру.

Как только я полез в карман, продавщица полезла за шкаф.

- А есть ещё рыбка. Ах, нет, тут стекло треснуло.

Она потащила мой маячок на прилавок, сдирать ценник, натягивать тонкий пакетик, а девчонка, стоящая там, прощально смотрела на эти манипуляции.

- Маячок выбрали.

Маленький глиняный маячок на волне с двумя белыми бурунчиками. Обрывок письма из отдельных английских слов. Синее окошко, похожее на крошечный домик. Всё кажется таким простым и так вдохновляет.

- Как хорошо, что я его нашёл.

- Это он тебя нашёл. Он знал, что ты всегда колеблешься, поэтому не заставил тебя выбирать. И стоит немного.

- Я бы купил его за любые деньги! Это моя лучшая покупка за всю жизнь!    

Мы вышли на улицу - похвастаться маячком ступенькам и кованому козырьку над входом. Мираж замешкалась, разглядывая рекламу возле двери, а я спустился и задрал голову. Я никогда не видал такого неба – фиолетовое по краям, оно было преисполнено синих японских туч, объёмных, круглых. Я позвал Мираж. Она равнодушно нажала кнопку фотоаппарата и ушла. Небо смешалось и стало простым, сине-фиолетовым, довольно необычным, но всё же не таким. Она забрала моё небо, и чтобы овладеть им вновь, нужно было ждать проявки.

Проявляла она сама, никому не доверяла, в старом доме, разделяющем её страсть к тёмным комнатам. И когда на проводе повисли все фотографии, сделанные в Африке, Мираж словно потеряла цвет. Она отдала им краски своего голоса и светотени настроений. Моя любовь, моя крошка, моя иллюзия стиралась от частого употребления одних и тех же пейзажей. Ей наскучила погода, неподвижная линия горизонта, а может быть и тот, кто был рядом. Во всяком случае, однажды я провалялся всё утро в постели без неё. Так всё кончается. Ты знаешь, ты читал, ты в кино это видел. Любовь ушла, осталось желание любить. Осталась привычка к тонким рукам, круглой попке, маленьким ушкам, в которые так удобно скользит мой язык. Память тела подбросила меня над кроватью и заставила ступить на холодный пол. Снаружи, должно быть, ещё холоднее, надо посмотреть, чем там занимается теплолюбивая Мираж. Открыв дверь, я взглянул на неё и ужаснулся сам себе – глаза подсказывали, что в саду сидит чернокожая леди из плоти и крови, никакой туманной мистики, тонкого тела, духа Африки....

Она сидела боком, пила свой мятный чай, но не находила в нём обычного летнего холодка – только вкус дождливых листьев. Мираж, как и я, внезапно почувствовала себя бесконечно одинокой, брошенной, забытой в чужом саду. На деревянном круглом столике сидела огромная лужа, её ледяное прикосновение било мурашками, поэтому Мираж трогала воду только взглядом. Но и этого было достаточно. Глядя на отражения деревьев, она с ужасом обнаружила жёлтые листья и теперь не находила в себе сил поднять голову. Может быть, они только там, в глубине зеркального озера, а на самом деле.... Весь ужас состоял в том, что Мираж чувствовала правдоподобность жёлтых листьев, как чувствуют первую седину. Мираж знала, что осень существует, она уже была вокруг, она неслась вместе с ветром и трепетала рябью на поверхности лужи. Мираж вливала остылый чай, горчеющий всё больше, дрожь тихонько звенела её зубами о фарфор, всё умирало, и Мираж уже почти.... Но тут я появился из дома с чемоданами и скрипичным футляром, с весёлыми перелётными криками и торопливой походкой, с песочным островом в бинокле и пёстрыми платьями через плечо – в общем, я, Бьенобо Нсекантеберве, по мотивам одноимённого почтового ящика, самого весёлого ящика на свете, решил не вспоминать любовь, а взять её в новое путешествие! Мираж бросила чашку с блюдцем в кусты и поскакала за мной следом.

- Ты знаешь, это были вовсе не жёлтые листья! Это

солнечные зайчики!

- Да, я знал. Ведь осени не бывает, правда?

РАССКАЗЫ ПО ТЕМЕ «метро связана»Здесь представлены все порно рассказы где упоминается: "метро связана". На нашем сайте Вы можете читать рассказы и истории совершенно бесплатно и без регистрации. Семейные зарисовки 100 …ением, вызвав громкий стон. И начал трахать жёстко и глубоко, без переходных медленных моментов. А она подо мной стонала, кричала и умоляла ещё. Всё тело трясло и не только от моих толчков. Надо признаться, что такой реакции я не ожидал. Она была связана, прижата мной, но всё равно как-то умудрялась двигаться. Чтобы насадиться на член ещё глубже. Тогда как мне не удавалось дойти до кульминации — видимо, алкоголь мешал. После бурного и мощного оргазма свой мачехи я ещё какое-то время её тра… Угрюмый мрачный поселок (1 часть: Жанка-ларёчница) 80 …Васю бог наградил не только громадных размеров фигурой, «парой метров в плечах» и добродушным нравом, но как наградил, так и наказал, дав родиться в одном из умирающих поселков где – то на окраине некогда громадного технологического полиса, прев… … и успокоившись предложил работу Василию. Работа была не пыльной и каждый первый в городе о такой мечтал. Правда она была связана с определённым риском, особенно в поселке, где за пару купюр могли подрезать в заброшенном парке или подворотенке.… 2 подружки. Часть 2 80 …ого, что села на пол рядом с кроватью, взяла чёрный кожаный ремень и, скрестив лодыжки, начала связывать их; затем позади связанных лодыжек карабином пристегнула цепочку с чёрными наручниками, которые должны были пригодиться позже. Затем натяну… … так близко, Алан смаковал каждую деталь извивающегося тела, её приглушённое мычание вместе с жужжанием затычек. Она была связана так туго, что почти не могла шевелиться. Алан начал действовать, когда тело Линды ещё содрогалось от последнего ор… Центр реабилитации пони-девушек 80 …самые тяжёлые случаи, как и в ситуации с Мираж, всегда были связаны ни с чем иным, как с натуральным садизмом. При этом… …. Я ввела внутрь Сагитту, она была в том же «наряде», но не связана. Мираж нервно закусила удила, наблюдая за приближен… …е большие глаза широко раскрылись в страхе. Я стояла в паре метров, готовая вмешаться при малейшей необходимости, хотя я… … пор запомнит, и чужеродный предмет в её попке будет теперь связан не только с унижениями, но и с приятными сексуальным… Два друга 60 …мой двери. Я рухнула на кровать, давая отдых локтям и коленкам. Попыталась свести вместе ноги, но не смогла. Первые десять минут я чутко прислушивалась, ожидая прихода кого-то из мужчин. Потом тщетно попыталась освободить руки от пут. Нет, я была связана слишком крепко. В полной тишине громко тикали часы. Я слушала этот звук некоторое время, а потом уснула. E-mail автора: [email protected]… Новая жизнь Насти. Часть 3 0 …ением девушка обнаружила, что ее руки развязаны, но ноги по прежнему были плотно связанными. Скорее всего, Жанна и Людмила просто заснули и забыли связать обратн… …от неожиданности и боли, Люда выругалась на девушку, но все же отступила на пару метров назад, а у Жанны в руках уже свисала причудливыми узелками тонкая, но очен… …ыграли свою черную роль. Примерно через десять минут минут Настя уже была плотно связана припасенной веревкой Жанны

Порно рассказы: Юная дочь - секс истории без цензуры Лучшие истории про секс на тему Юная дочь, всего в нашей базе 7326 результатов, возбуждающие ваше воображение порно рассказы, собраны в одном месте, для удобства выбора и чтения. Эротические и порно истории про секс в жанре Юная дочь содержат в себе реальный или вымышленный рассказ о сексуальных приключениях главного героя, в различных эротических ситуациях с чувственным сексом, любовными романами как вымышленными так и описанными по реальным событиям. Мы собрали самые извращенные сюжеты порно историй в жанре Юная дочь, самые развратные сцены без цензуры! Выбирай понравившийся рассказ про сексуальные и порно приключения, наслаждайся эротической фантазией авторов. Девушка из Ирама IПосле того как город Ирам Зат Ал-Имад был проклят Аллахом за гордыню великого царя Шаддада, он обратился в самый чудесный мираж в южной Аравии. Только могущественные волхвы и чародеи могли увидеть его великолепные дворцы, благоухающие сады и прекрасные фонтаны, переливающиеся всеми цветами... Моя дочь - порноактриса (my daughter, the porn actress by rabbitman55). глава 3.2 Следующие несколько дней были типичными рабочими днями, за исключением того, что я обещал своей семье каждый день уходить из офиса в пять или около того, возвращаться домой к половине шестого и ужинать с женой и дочерью. На той неделе у Анны было ещё две съёмки, а у Линдси - две в её студии. Мне не... Маму отодрали, потому что дочь наказали (Перевод: Автор — Stormbringer)Меган затянула пояс на халате, спускаясь по лестнице. Она открыла воду в ванной, планируя принять долгую роскошную ванну. Её муж уехал в очередную бизнес-командировку на неделю. Меган использовала свободное время, чтобы расслабиться и дочитать свой роман.Меган вошла... Моя дочь? автор: TxSmutWritеr ©Привет. Я Джед Стивенсон. Мне 42. Я в довольно хорошей форме, большую часть своей жизни работал на стройке, но с тех пор, когда я стал управленцем, у меня больше стало время на реализацию своих отцовских чувств. Я был дважды женат и дважды разведён... очевидно, я тратил... Amanda clover - клуб фантазий об обмене дочками (the daughter swapping fantasy club) часть 07 жанры: Часть седьмая: Потерянные в извращениях Двойное свидание В кафе "Нуар" свет приглушен, а официантки одеты в стиле рокабилли, словно из детективного фильма. Наша официантка, Кайли, одета в красное платье с пышным декольте, которое демонстрирует ее мягкие бугорки каждый раз, когда она наклоняется... Моя дочь - порноактриса (my daughter, the porn actress by rabbitman55). глава 1.1 Э-э-э... Не может быть. Этого не могло быть. Но это было.Я искал в интернете порно, что я иногда делаю, когда чувствую себя возбуждённым. Моей жены Анны не было дома, но не похоже было, чтобы я что-нибудь из-за этого упустил. С тех пор как мой страховой бизнес достиг большого успеха, моя... Дочь просит меня разрешить ей просмотр порно — Папочка, мне ведь уже два дня как исполнилось