Порно жуковский

Гоголя, а с еще большей силой - в поэзии Кольцова и творческой деятельности писателей так называемой «натуральной школы».Эта школа, сформировавшаяся в 40-х годах, представляла собой первое в русской литературе объединение писателей-реалистов. Это были еще молодые писатели. Сплотившись вокруг Белинского, они поставили своей задачей изображать жизнь правдиво, со всеми ее темными и мрачными сторонами. Старательно и добросовестно изучая повседневную жизнь, они открывали в своих рассказах, очерках, повестях такие стороны действительности, которых почти не знала прежняя литература: подробности быта, особенности речи, душевные переживания крестьян, мелких чиновников, обитателей петербургских «углов». Лучшие произведения писателей, связанных с «натуральной школой»: «Записки охотника» Тургенева, «Бедные люди» Достоевского, «Сорока-воровка» и «Кто виноват?» Герцена, «Обыкновенная история» Гончарова (см. статьи об этих писателях), «Деревня» и «Антон Горемыка» Григоровича (1822-1899) - подготовили расцвет реализма в русской литературе второй половины XIX в. В. А. ЖУКОВСКИЙ (1783-1852)Василия Андреевича Жуковского высоко ценил Пушкин и считал себя его учеником. Жуковский же, подарив Пушкину свой портрет, написал на нем: «Победителю-ученику от побежденного учителя».Человек удивительно добрый, отзывчивый и гуманный, тонкий ценитель искусства, Жуковский придал нашей поэзии, по словам Белинского, не достававший ей оттенок мечтательной грусти, задушевности и сердечности, он «первым на Руси заговорил элегическим языком жалобы человека на жизнь».Жуковский писал стихи, в которых тосковал о чистой любви, о верности, о бескорыстной дружбе. Близкий к царскому двору (он был воспитателем наследника престола), Жуковский постоянно заступался за тех, кто боролся про-249 В. А. Жуковский. Портрет с дарственной надписью В. А. Жуковского А. С. Пушкину: «Победителю-ученику от побежденного учителя».тив деспотизма (за Пушкина, декабристов, Герцена). Но сам поэт не был борцом по натуре, не верил, что когда-нибудь человек станет счастлив на земле,- отсюда настроения грусти и печали, смирения и отречения, характерные для его поэзии. Конечно, не этими настроениями дорожим мы и не их имел в виду Пушкин, когда сказал: «Его стихов пленительная сладость пройдет веков завистливую даль».Чувство горячей любви к родине позвало Жуковского в 1812 г. в Московское ополчение. Он был свидетелем Бородинского сражения:В рядах отечественной рати,Певец, по слуху знавший бой,Стоял я с лирой боевойИ мщенье пел для ратных братии...Именно таким призывом к мщению, патриотическим гимном, прославляющим подвиги русских воинов, звучит его стихотворение «Певец во стане русских воинов», написанное в октябре

1812 г., «после отдачи Москвы перед сражением при Тарутине».В своих стихах Жуковский стремился запечатлеть самые сокровенные, мимолетные движения сердца. В посвящении к повести в стихах «Ундина», в которой он рассказал о трагической любви дочери моря к рыцарю, Жуковский писал:Бывали дни восторженных видений,Моя душа поэзией цвела;Ко мне летал с вестями чудный Гений,Природа вся мне песнию была.Оно прошло, то время золотое;С природы снят магический венец...Но о мечте, как о весенней птичке,Певавшей мне, с усладой помню я...С большой теплотой и человечностью Жуковский сумел в своей романтической балладе поведать о прекрасном и благородном чувстве сильной и нежной любви, о радости жить для других.В романтических поэмах и стихах Жуковского мы встречаемся с фантастическими образами призраков, духов, колдунов, водяных. Они нужны были ему для того, чтобы у читателя создавалось определенное настроение, впечатление таинственности, ощущение бессилия человека перед тайнами окружающего мира. Поэт считал, что счастье и смысл жизни человека зависят не от людей, а от высших сил, по воле которых будто бы совершается все в нашей жизни.Его сказки и баллады - лиро-эпические стихотворения - не только рассказывают о фантастических событиях, но и рисуют картины народной жизни. В одной из своих лучших баллад - в «Светлане» - Жуковский дал поэтическое описание старинных русских обрядов:Раз в крещенский вечерокДевушки гадали:За ворота башмачок,Сняв с ноги, бросали;Снег пололи; под окномСлушали; кормилиСчетным курицу зерном;Ярый воск топили;В чашу с чистою водойКлали перстень золотой,Серьги изумрудны;Расстилали белый платИ над чашей пели в ладПесенки подблюдны.В этой, также романтической балладе таинственно-мрачные события оказываются лишь страшным сном. Баллада заканчивается спокойно-радостным аккордом: Светлана проснулась, ее ждет счастливая встреча с женихом.250 И Жуковский завершает балладу обращением к Светлане:О! не знай сих страшных сновТы, моя Светлана!Большое значение для развития русской литературы имели стихотворные переводы Жуковского, познакомившие русских читателей с поэзией Гёте, Шиллера, Байрона, Вальтера Скотта, Фирдоуси. Огромной заслугой Жуковского перед русской культурой был перевод гомеровской «Одиссеи» (см. ст. «Гомер»). Белинский, оценивая творчество Жуковского-переводчика, писал: «...это с его стороны великий подвиг, которому награда - не простое упоминание в истории отечественной литературы, но вечно славное имя из рода в род...»Очень много сделал Жуковский и для развития русского стиха. Четкость и разнообразие форм стиха, легкость и ясность построения - все это резко отличало поэзию Жуковского

И исключительно добр. Когда сестра Маши выходила замуж, он продал свое небольшое владение, чтобы помочь бесприданнице. Освободил он и своих крестьян от крепостной зависимости. Жуковский жил в очень бурное время — французская революция, Отечественная война, декабрьское восстание, — и жил он в нем внешне весьма активно. Редактировал «Вестник Европы», участвовал в Бородинском сражении; попав в штаб Кутузова, писал приказы по воинской части; 32-х лет был приглашен ко двору, куда впоследствии переехал в качестве воспитателя наследника, будущего царя Александра И. Подолгу живал Жуковский и за границей. Встречался с Гоголем в Риме, с Тютчевым в Париже. Чувствовал себя всюду очень хорошо, как бы дома, но одновременно все же и странником, готовым в любой момент покинуть милую землю. «Всегда, с раннего детства, — подчеркивает Зайцев, — ощущал Жуковский остро бренность жизни». Всегда жило в нем сознание, что есть нечто сильнее смерти. Вчитываясь в зайцевскую монографию, я не раз спрашивал себя, чем объяснить ту легкость и то благородство, с которыми Жуковский справлялся со своей в личном плане трудной, а в историческом плане даже и бурной жизнью. Никакими исключительными силами он не обладал: ни полновесной верой, ни лично выношенным глубоким миросозерцанием, ни непоколебимой волей; не было в нем никакой твердыни, ни гранитной, ни стальной, — а вот справлялся же! С пленительной «спиритуалистической легкостью», с сомнамбулической уверенностью вел он «по звездам» свой корабль к последней земной гавани, «откуда в таинственном благо- 132 образии и отчалил» к далеким берегам. Этим замечательно нарисованным образам Жуковского Зайцев много сказал и о себе. «Жизнь Тургенева» — вещь не менее интересная

Причастные к университету господа с супругами. И госпожа Мойер сказала, что она рада принять нас в своем доме, особенно в такой торжественный день, когда поэт, господин Жуковский, обещал друзьям что-то прочитать. Новое и нечто очень значительное: русский перевод шиллеровской «Орлеанской девы», который господин Жуковский только что закончил. Потом госпожа Мойер привела поэта откуда-то сверху, из мансарды, и поскольку только Ээва и я не были с ним знакомы, то нас пришлось представить. Жуковский оказался довольно высокого роста, весьма изысканно одетым господином. Его угловатое лицо с бледным и будто напряженным лбом и бровями вразлет обрамляли темные волосы и подстриженные по краям бакенбарды. Большие, слегка азиатского разреза глаза иногда удивительно менялись, то казались внимательными, то какими-то затуманенными. Он взял Ээву за обе руки и долго смотрел на нее очень серьезным взглядом. — Madame… значит, вы и есть жена моего несчастного друга… Я должен попросить у вас прощения, я не ожидал вас так скоро и обещал сегодняшний вечер нашим друзьям, но я знаю, что в этом доме все вам друзья, я обещал им кое-что прочитать, о чем вы уже слышали. Я прошу вас оказать мне честь и быть среди моих слушателей. А потом, — постепенно, сам того не замечая, он понижал голос, однако закончил словами, которые были всем слышны, — потом я был бы счастлив побеседовать с вами… Итак, в тот вечер мы были среди его слушателей. Ну… «Орлеанскую деву» Шиллера по-немецки я, конечно, читал. Это была одна из первых книг, которую старый Мазинг сунул нам, чтобы мы читали и зубрили из нее наизусть отрывки. Но слушать ее на русском языке было как-то странно. При моем весьма относительном знании русского. У Теннера в отряде по-русски говорили, но с сильной примесью немецкого; сам я пользовался русским языком главным образом, когда имел дело с простыми солдатами, конюхами и землекопами. И мои знания остались в общем-то на этом уровне. Тем не менее я уже давно читал Карамзина и Державина. Судя по отрывкам, которые прочел Жуковский, я во всяком случае понял, что его перевод был удивительно благозвучный. А некоторые места мне запомнились уже совсем по другим причинам, потому что совершенно неожиданно он связал их с нами, или, вернее, с Ээвой. Например: во втором явлении первого действия Дюнуа долго и подробно рассказывает королю об успехах своего отца среди красавиц в замках и говорит — по Жуковскому — так: В старых книгах Случилось мне читать, что неразлучны Любовь и рыцарская доблесть были… В этом месте Жуковский оторвал взгляд от рукописи,