Порно в катакомбах

Присцилы. Рассказ задел самолюбие сестер. Им не удалось еще найти в катакомбах ничего нового, оригинального: все – давным-давно известные пастыри, с агнцем на плечах, рыбы, пальмы, рах tecum[123], иногда кит, изрыгающий Иону, – обыденные мотивы христианского искусства первых веков. Сестры решили попробовать счастья и, обманув бдительность монахов, проникнуть в катакомбы за дозволенные им границы. Они приглядывались два дня к запретным, полуразрушенным и заставленным козлами ходам, что примыкали к главным галереям, и, – как взяли бы лотерейный билет, – наудачу наметили из них один во втором этаже, недалеко от могилы св. Цецилии. Понимай, святой Цецилии монахов св. Каллиста, потому что в катакомбах св. Себастиана показывают другой гроб св. Цецилии, и между иноками обоих монастырей идет давняя распря из-за сомнения, – где же в самом деле была похоронена святая покровительница музыки – под сенью св. Каллиста или св. Себастиана? Англичанки понимали, что они рискуют заплутаться, и застраховали себя на случаи такой беды старинным средством царевны Ариадны – клубком снурков. Они прикрепили снурок у лаза в новую галерею и разматывали клубок, по мере того как удалялись вглубь катакомб. Они имели при себе два фонарика-рефлектора вроде полицейского oeuil de boeuf[124] – вещь, необходимую для исследователя тайн, похороненных в непроглядном мраке тысячелетних склепов. Фонарики эти сестры и раньше приносили в катакомбы, чтобы их сильным, сосредоточенным светом озарять по частям фрески, которые копировали. Так как температура катакомб всегда обратна температуре надземной: зимою в них душно, а летом прохватывает холодом, то англичанки позаботились захватить с собою пледы. Твердо надеясь на снурок, сестры шли одна следом за другою, бодро и самоуверенно. Ход был довольно широк, но не представлял ничего интересного: стены были ободраны дочиста так же, как и в главных галереях, в знакомые извилины которых выводила иногда англичанок избранная ими дорога. Тогда они ныряли в первый ближний лаз – из запретных, какой представлялся их глазам, – и так уходили все дальше и дальше. Наконец по тесноте лаза, по высоким завалам на полу, по низко осунувшимся сводам сестры убедились, что они вышли из круга исследованных катакомб и проникли в область, куда до них – весьма может быть в течение пятнадцати веков – не ступала человеческая нога. В стенах стали попадаться плиты – правда, без надписей и рисунков, но цельные, свежие, точно сейчас вытесанные: таких нет в исследованных катакомбах, – все давным-давно вынесены и занумерованы в каталогах музеев Кирхнера и Латеранского. Сестер невольно объял священный трепет. Древность глядела им в лицо из зияющих провалов, манила и звала к себе.В гордости, что они, две слабые женщины, сумели пробраться во мрак могильного царства до порога новых вероятных открытий, они обменялись веселыми взглядами и крепким рукопожатием.– Ты не устала, Кэт?– Ничуть. Я готова идти вперед хоть целый день. А ты, Мэг?– Тоже.– Мы можем идти, пока не истощится наша путеводная нить.– Что клубок?–

Церквах и катакомбах, всякий раз наводит на размышления об отмеченной им эпохе, - самой критической эпохе в истории мира. Главная трагедия человеческой души разыгралась тогда, и еще до сих пор мы переживаем ее затянувшийся эпилог. Эта типическая трагедия человечества много раз бывала повторена в судьбе отдельных людей. Знающий судьбу Уолтера Патера поймет всю важность, которую имели для него "идеи и чувства эпикурейца Мария". Но в этом философском и личном романе Патера изображен как раз постепенный переход к христианству римлянина эпохи Антонинов, выросшего в деревенской вере Нумы Помпилия, восторгавшегося в юности Апулеем, нашедшего выход своему врожденному чувству прекрасного в неокиренаицизме, сделавшегося затем стоиком при дворе Марка Аврелия и, наконец, только внезапной смертью оторванного от слияния с христианской общиной. Марий был наделен всей мудростью и ученостью своего времени; ею не обладали многие тысячи других, совершивших тот же переход. О том положении, в каком застало их христианство, может быть, лучше свидетельствуют их чувства - "чувства" Мария, в которые Патер сумел проникнуть так же глубоко, как и в его "идеи". "Одной из его самых постоянных и характеристических черт, - пишет он про своего героя, - было всегда какое-то смутное желание отдыха, желание чьего-то внезапного и облегчающего вмешательства в ту самую жизнь, которая, казалось, доставляла ему наивысшее удовольствие; желание раздвинуть окружавший его горизонт. Это было похоже на побуждение, заставляющее живописца изобразить вид в окно или широко открытую дверь на фоне своей картины. Или еще это походило на тоску по северной прохладе и шелесту плакучей ивы, которую испытывают больные среди бездыханных вечнозеленых лесов юга". Такие чувства делали душу Мария готовой к принятию христианства, и свой рассказ о нем Патер заключает главой "Anima naturaliter Christiana"105. Имея в памяти эти три слова, звучащие как благороднейшее и торжественное отпущение грехов античного мира, можно понять многое в истории переходного времени. Голубиная кротость, выраженная в лаконизме встречающихся в катакомбах эпитафий, и

Улыбка, скользящая в символических знаках, не были порождены христианством, но только освобождены им и направлены к цели. Anima naturaliter Christiana - это строй душевных сил и способностей, из которых каждая прочно коренилась в старом язычестве. Без такой связи символика живописи в катакомбах стала бы сухим и безароматным переводом догматов на чужой язык. Но изображенные там Орфей, гении, Эрос и Психея были дороги тем людям, не только благодаря догматам церкви, которые можно было за ними угадывать. Чистая и радостная вера, соединенная с этими легкими, окрыленными фигурками, была вечным достоянием самых простых и природных душ античного мира. Античные художники чаще всего бывали в ряду этих душ. "Anima naturaliter Christiana" можно сказать про многих из них даже и после того, как сама христианская церковь начала утрачивать первоначальную чистоту, приобретенную вокруг пригородных цеметериев. Искусство эпохи Константина Великого кажется гораздо более естественно-христианским, чем жизненный строй этого времени. Еще не порванная связь с античным делала художников более христианами, чем были ими деятели тогдашней церкви и империи, уже готовые навсегда покинуть Рим, подлинную родину христианства. Христианскими и в то же время полными классических воспоминаний являются мозаики мавзолея дочери Константина - Констанции, первые по времени из всех мозаик в церквах Рима. Сама Констанция, хотя и причисленная к лику святых западной церковью, была далека от характеров римских матрон и праведниц, чьи имена до сих пор соединены с основанными ими катакомбами. Скорее, она была первой из тех женщин, которые своими страстями и пороками окрасили впоследствии в драматические цвета придворный быт Византии. Но к этому равнодушны были художники, построившие и украсившие ее мавзолей. Круглая форма его и легкая колоннада, поддерживающая его круглый портик, были взяты ими из античной сокровищницы гармонически законченных, простых и ясных форм. Мозаики на сводах круговой галереи переросли односложный лепет изображений в катакомбах. Еще с большей свободой расцветшее воображение христианских мастеров обратилось теперь к античным образам. Медальон с

Гости приезжают - перья покупают и кроют или бархаты и атласы." Шекспир в заключении "Генриха VIII" (V,5) написал следующие прекрасные строки о Фениксе: Как девственица - Феникс, чудо птица, Себя сжигая, восстает из пепла Наследником, прекрасным, как сама. Перевод Б.ТомашевскогоНеудивительно, что ранние христиане изображали феникса в катакомбах как знак Воскрешения. Cвятой Клемент Римский (I в.) связывает образ феникса с христианским учением: повторяя рассказ Овидия о пятисотлетнем фениксе, обитающем в Аравии, Клемент завершает свой рассказ словами о том, что Создатель, сотворивший феникса, таким образом продемонстрировал, что дарует бессмертие тому, кто посвящает жизнь верному служению Ему. Эта мысль Клемента была подхвачена более поздними христианскими авторами - Тертуллианом, Лактанцием, Руфином, святым Григорием Турским и другими. В бестиариях, средневековых книгах, в которых описания животных сопровождались религиозными комментариями, легенда о фениксе символизирует воскрешение Христа.В христианском учении феникс становится символом не только бессмертия духа, божественной любви и благословения, но и Бога-Сына, воскресшего на третий день после распятия. Изображения феникса украшают соборы в Туре, Магдебурге, Базеле, многих других европейских городах. Наиболее впечатляет настенная мозаика XII века в соборе в св. Петра в Риме: на ней изображен феникс с бело-голубым оперением, с золото-красными крыльями, его голова окружена белыми и золотыми нимбами. Использованы материалы Мифологической энциклопедии

Со всеми последствиями… 24.04.18. Чувствую себя еще не вполне здорово, но уже приснилось: какой – то ВУЗ, студенты собира ются на лекцию в аудитории. Она не расчитана на такое сборище молодых людей, они жмутся к друг другу, но не в обиде. Заходит седовласый профессор: Рад видеть вас и рад, что не заблудились в наших катакомбах, иногда место встречи ищут чуть ли не сутки.Это уже совсем невероятно: чтобы студенты так долго искали? А вот и лыко в строку. Студенты приш- ли на экзамен, ждут препода. Он заходит и говрит без обиняков: - Вопрос автоматом на “отлично”, если скажете, как меня звать – величать?В ответ – выжидательно - напряженный молчок. Все смотрят друг на друга, но не более того. - Ну тогда вопрос на “хор”: что сдаём?Опять гробовая тишина, никто даже не попытался что – то предположить. - И последний вопрос на положительную оценку, даже жалко ставить “трояк” за это: какого цвета учебник по моему предмету? Тут у одного гаврика не выдерживают невры – нет!, нервы, и он шепчет соседу: вот ввалит, гггад! 25.04.18. Совсем было забыл, что же приснилось сегодня, и уже смирился с этой потерей, как вдруг, читая “Люди, нравы, обычаи Древней Греции и Рима”, мозг все же вспомнил: снилась первая жена и ее мать, теща. А вот что они делали, и что при этом делал я – убей, не помню. Если о теще в реальной жизни ничего плохого сказать не мог, хорошая была женщина, не только не ругала меня, когда я уходил от ее дочери, но ни разу не

Это приелось, надоело, не пугает.Сборник рассказов финалистки премии «Лицей» этого года Анны Чухлебовой «21 история о том, что умерли не все» — светлое (или тёмное) пятно на этом фоне. Полный текст рецензии СВЕРНУТЬ «О чем думают медведи» Владимир Орлов Автор книги Проза Владимира Орлова исследует механику тонких взаимодействий между людьми, эмоциональную сторону повседневного театра миниатюр. В недалеком будущем наука превратится в странное занятие. Физики будут опрашивать дерущихся бродяг, чтобы получить точные сведения о строении материи. Светская и культурная жизнь будет протекать в глубоких катакомбах, а климат окончательно сойдёт с ума. Но хуже всего придется медведям. Они уже не трутся о земную ось, как в славные 60-е. Их задача поважнее. Они — слабое звено. Главный герой вовсе и не собирается их спасать, он пытается спасти себя. И однажды они встретятся. ПОДРОБНЕЕ Книга для медленного вдумчивого чтения, для глубокого кресла, живого огня и нескольких вечеров. И, конечно же, для духовного медведя, который спит в каждом из нас. — Антон Осанов, литературный критик Из рецензии литературного критика Антона Осанова Наука по изучению млекопитающих называется териология. А художественный роман, изучающий отношение человека с неведомым, называется «О чём думают медведи». Это не роман даже, а сложный псевдонаучный трактат, осмеивающий как претензию науки на объективное описание реальности, так и место человека на вершине эволюционной цепочки… Полный текст рецензии СВЕРНУТЬ «Однозначные истории» Василий Дорогокупля Автор книги Автор этой книги известен, прежде всего, как переводчик художественной литературы, в данном сборнике представлены его собственные произведения: рассказы и миниатюры, написанных в разное время, а также две автобиографические повести, ранее публиковавшиеся