Знакомства вяземский

Петр Андреевич Вяземский заметил однажды, что он "большую часть так называемой изящной словесности нашей отдал бы за несколько томов записок, за несколько несторских летописей тех событий, нравов и лиц" коими пренебрегает история". "Наш язык, -- утверждал он, -- может быть, не был бы столь обработан, стих наш столь звучен: но тогда была бы у нас не одна изящная, но зато и голословная, а была бы живая литература фактов, со всеми своими богатыми последствиями". {Вяземский П. Л. Эстетика и литературная критика. М., 1984, с. 418.} Вяземский ссылался на Пушкина, на его беседы с Натальей Кирилловной Загряжской. "Пушкин, -- вспоминал он, -- заслушивался рассказов Натальи Кирилловны, он ловил в ней отголоски поколений и общества, которые уже сошли с лица земли; он в беседе с нею находил прелесть историческую и поэтическую, потому что в истории много истинной и возвышенной поэзии, и в поэзии есть своя доля истории". {Вяземский П. А. Старая записная книжка. -- Полн. собр. соч. князя П. А. Вяземского. СПб., 1883, т. 8, с. 185.} Со времени, когда были написаны эти строки, минуло почти полтора столетия, и русская мемуарная литература получила в этот период мощное и оригинальное развитие. Воспоминания, дневники, записки, не говоря уже о том ярком и своеобразном ответвлении мемуарной литературы, каким явилась так называемая автобиографическая художественная проза, -- все это составило тот широчайший и богатейший историко-культурный фон, ту "живую литературу фактов", о которой говорит Вяземский. Огромное культурно-познавательное значение всех этих материалов, те "богатые последствия", которые, по выражению того же Вяземского, они имеют и могут иметь в развитии литературы, ныне ни у кого не вызывают сомнений. Прекрасно понимал это и Д. Д. Благово, создатель книги "Рассказы бабушки..." Он писал: "Все те мелочные подробности ежедневной нашей жизни, которыми мы пренебрегаем в настоящее время , становятся драгоценными по прошествии столетия, потому что живо рисуют пред нами нравы, обычаи, привычки давно исчезнувшего поколения и жизнь, имевшую совершенно другой склад, чем наша" (с. 8). {Здесь и далее в тексте статьи и примечаний в скобках указаны страницы настоящей книги.} Сегодня, пожалуй, больше приходится говорить не о важности подобных материалов, а о другом -- о том, что история русской мемуарной литературы изучена лишь в очень незначительной

Беломорстроя – не затея, а серьезное дело. Если имело какой-нибудь смысл занимать время заключенных, то совершенный абсурд втягивать в это дело вольных и бросать на них деньги.Группа среднеазиатских работников проделывала свой путь. Она выходила на первые места. Не зря эти инженеры работали в самом большом воднохозяйственном районе страны. Знаменитости, профессора, старцы, лидеры уже прислушивались к голосам опытных провинциалов. Высшим техническим органом ОКБ было техническое совещание. Там решали и утверждали основные вопросы проекта. Там все значительнее звучали голоса Хрусталева, Вержбицкого, Журина, Будасси, Пораженко, Ливанова, и Вяземский вставлял свое слово. Он произвел исследование об аварийном затворе и шлюзных воротах. Старые спецы затирали его соображения, шла борьба за авторитет, он доказывал свою правоту, говорил: «Ну хорошо, я покажу на практике».И не верил в практику, в осуществление. Неразрешимое противоречие. Он его и не решал. Он думал о других, о самых сердцевинных, казалось ему, вещах. Например о том, что бандит Семенов, с которым он сидел в Ташкенте, героем держался на допросах и тем, конечно, стоит выше всякого интеллигента. Этот вздор казался ему весьма глубокомысленным.Среднеазиатская группа вела всю проектирующую массу. Он был пока в массе и отставал от группы. Владимира Дмитриевича Журина давно уже назначили помощником начальника проектного отдела. Хрусталев сидел на каналах – огромное дело, а он? Ему казалось, что это его личная неудача, личное дело. О том, как развенчиваются старые авторитеты, как сжимаются дутые репутации, как выдохлись люди, у которых не хватило ума и характера пересмотреть свой путь, – обо всем этом имели суждение весьма высокие инстанции. Узнай об этом Вяземский, он очень удивился бы. А высокие инстанции учитывали, что эти передвижки, падение и возрастание авторитетов отражают общий процесс перестройки внутри касты, внутри любого ее представителя. Вяземский еще с уважением и уже с раздражением взирал на знаменитого профессора, доклад которого с треском проваливался. Вяземский не знал, что если обсуждались варианты, то при всех прочих равных условиях проходил вариант молодых – это была политика учреждения. Он воображал, что все это судьба. Ему хотелось, чтобы это была судьба, а не чекисты. Ну хорошо, Владимир Дмитриевич, Константин Андреевич и Николай Иустинович уступили чекистам в основном споре: вредители они или нет. Чекисты распутали узлы, досказали недосказанное, дознались о

Оказались близки к тем, которые были получены на испытуемых, действительно находившихся в гипносомнамбулизме. По-видимому, имитация гипносомнамбулического состояния аутогенным образом также способствует более прочному закреплению активно формируемой мотивации. Полученные результаты позволили Бауэрсу сформулировать гипотезу, в основу которой был положен принцип: каждый человек может проявить более высокий уровень творческих способностей. Препятствиями на этом пути являются, как правило, неуверенность в своих силах, боязнь критики, отсутствие должной решительности. В результате этого человек чаще всего не берется за решение многих проблем, которые потенциально являются для него вполне посильными и доступными (Bowers, 1967). Бауэре говорит, что внушение снимает действие защитных установок и помогает повысить творческие возможности испытуемых. Они чувствуют себя раскованно, реагируют в свободной манере, менее обеспокоены своим внешним видом, способом выражения собственных мыслей — охотно разговаривают, громко смеются. Создается впечатление, что они как бы вырвались из-под гнета прошлого и будущего и переживают общий более оптимистический настрой (Bowers, 1967). Замечательный земский врач Иосиф Витальевич Вяземский, пионер применения коллективной гипнотерапии, предложивший в 1904 году эту методику для лечения больных алкоголизмом (в 1912 г. свою методику предложил В. М. Бехтерев), рассказывал, что достиг прочного излечения многочисленных пациентов, у которых отмечалась высокая степень неуверенности в себе. Первый случай связан с певицей, которая не могла взять известную ноту, потому что думала, что это ей не под силу. Достаточно было одного внушения, пишет Вяземский, чтобы вселить уверенность в требуемом смысле. Во втором случае взрослый мужчина совершенно терялся, если ему приходилось говорить с начальством или в присутствии посторонних лиц. Еще несколько эпизодов, отмечает Вяземский, зафиксировано у школьников, которые в классе совершенно смущались, когда учитель их вызывал к доске (Вяземский, 1900. с. 4). История, аналогичная той, что произошла с певицей врача И. В. Вяземского, случилась и в моей практике. Директор Московской областной филармонии И. В. Гераус по случаю юбилея коллектива предложил в 1989 году использовать в Театре гипноза музыкантов и певцов филармонии. Одной из певиц было внушено, что она знаменитая итальянская примадонна и находится на сцене Ла Скала. Девушка запела, да так, что в зале раздались возгласы удивления. Вдруг к сцене буквально подскочил какой-то человек и знаками подозвал меня к себе. «Послушайте, — взволнованно зашептал он мне на ухо, — я ее аккомпаниатор. Вы понимаете, что делаете? Она ведь берет си третьей октавы, чего никогда до сих пор не делала. Прекратите немедленно! Она сорвет голос!» Зная определенно, что в гипносомнамбулизме ничего «сорвать» нельзя, я позволил ей допеть до конца. Поскольку в зале находились профессиональные певцы и музыканты, то комментировать происшедшее надобности не было.