Знакомства в гаджиево

Через два часа их работы, многократно опрошенные вместе и порознь, мы уже с достоверностью не можем сказать, чем, когда и куда стреляли. Особенно достается Сергею Ильичу и Олегу, с которыми беседуют представители Особого отдела базы. Это пожилой капитан З ранга и курсант военно-морского училища в звании старшины 1 статьи с четырьмя шевронами на рукаве. Довольно шустрый и неприятный курсант. Когда подходит моя очередь, в одной из кают, куда меня вызвали, особист неожиданно предает мне привет от старшего лейтенанта Петрова. Это офицер Особого отдела из Гаджиево, который в прошлом году неоднократно посещал экипаж и знакомился с личным составом. Он пару раз беседовал со мной, интересуясь планами на будущее, и советовал подумать о дальнейшей службе на флоте, обещая свою поддержку. Однако вскоре мы уехали в Северодвинск, и больше я его не встречал.В дальнейшем разговоре, в ходе которого курсант делает какие - то пометки в блокноте, мне неожиданно напоминают о драке с морпехами в Палдиски и о конфликте со старослужащими из нашего экипажа в Гаджиево. Затем предлагают подумать и еще раз подробно описать последовательность торпедной атаки, что я и делаю. Задаются уточняющие вопросы, а затем особисты интересуются личностями старшего лейтенанта и мичманов. Судя по реакции, ответами они недовольны и примерно через час меня отпускают. Спим в отсеке, поужинав холодной тушенкой и галетами. На следующее утро, вместе с Мыльниковым появляется флагманский минер. Мы знаем этого пожилого опытного офицера. На выходе его почему - то не было. - Внимание в отсеке! - рявкает Олег и, приложив руку к пилотке, докладывает. - Товарищ капитан 1 ранга, личный состав БЧ - З утопил торпеду и готовится к наложению взыскания. Старшина команды, мичман Ксенженко! - Вольно, - улыбается "флажок". - И какое же наказание вам обещают? - От губы до трибунала,- с обидой вздыхает Порубов. - Что ж, наказание строгое, а вот придется ли его отбывать, мы сейчас посмотрим. Трубу аппарата члены комиссии осматривали? - Точно так, отдраивали заднюю крышку и светили внутрь переноской. - А сами в нее лазали? - Н-нет, озадачено отвечает Мыльников. - И что вы по этому поводу думаете? - интересуется флагманский минер. - Торпеды в аппарате нет, чего туда лезть,- меланхолично произносит Порубов. Раздосадовано крякнув, капитан 1 ранга требует переноску и чистую робу. Затем, облачившись в нее, приказывает открыть заднюю крышку аппарата, из которого велась стрельба. Выполняем. Врубив переноску, капраз ловко ныряет в трубу аппарата, а мы озадаченно заглядываем в нее, наблюдая как все дальше удаляется пляшущий свет лампы. Длина трубы аппарата -

- Слушай, а может быть сзади?

- Давай, только осторожно.

Он перевернул напарницу по кровати и принялся впихивать стержень своего хозяйства туда, куда договорились.

Через пару минут спросил:

- Дорогая, а что сказал министр о твоем йобарье?

Она со стоном проговорила:

- Зачем тебе это сейчас? - И продолжала двигаться в животном наваждении. Он ответил:

- А я и сам не знаю, зачем тебе... эхххттто... говрю... Ооооххх... Ооооххх... Ну... Ну.... Он, наверное, лучше меня трахается?

- Милый... Не говори чушь...

- Но он сказал, что его ракеты самые быстрые...

- Какие ещё ракеты?.. Оооооооооооохххххххх... Он голубой, его партнер министр обороны.

- Я слышал это. По-моему, он врет...

- Он всё врет. Он врёт, что американские субмарины давно в Баренцевом море, возле русских баз Налихамари, Западная Лица и Гаджиево; он врёт, что пассивные торпеды в случае активации не могут быть остановлены русскими компьютерами; он врёт, что российский подводный флот не пьёт, а сходит с ума от страха; он врёт, что прорыт подземный тоннель для лодок, в скалах, на двести километров; он врёт... Вау... Ещё... ещё... ещё... Ооооооооххххххх... Да, он всё врёт, и член у него крошечный, как спичка... Он врёт, что все данные о кодах запуска американских ядерных ракет находятся в голове русского агента по имени... по имени... по званию король. Вау... вау... оооооооо... ещё... ещё...

но разведка не дремлет:

Закончился, щас пошуруем. На туманном, тянущемся справа от городка побережье, я вижу несколько темных фигур, споро машущих сачками в накатывающей на гальку пене. - Местные фанаты, - бормочет шеф. - Пошли скорее. Минут через десять, оставив позади городскую окраину, мы выходим к старому полуразрушенному волнорезу, на бетонных блоках которого, местные пацаны по вечерам удят рыбу. - А теперь - делай как я, - поддергивает отвороты сапог Петрович, заходит в кромку прибоя и начинает орудовать сачком. Я пристраиваясь рядом, и косясь на Сильницкого, делаю то же самое. Мы черпаем сачками вертящуюся в пене муть, потом перебираем все то, что в них попало и снова погружаем в волны. - Ну, все, шабаш, - говорит через час Петрович, когда волнение успокаивается, и море лениво покачивается у ног. - Как улов? - Ничего нету, - вздыхаю я, - одна галька, какие-то рачки и водоросли. - А у меня вот, - щурится Петрович и протягивает руку. На широкой ладони три небольших золотистых зерна. - Держи, - протягивает он их мне. - На память о Янтарном море. Потом мы сидим с ним на старой, с проломленным бортом лодке, молчим и любуемся раскинувшимся до горизонта морем. Оно величаво простирается до горизонта и отсвечивает свинцовым блеском. Где-то в тумане тоскливо кричит чайка."День Флота" - Привет Валер, - раздается в трубке мягкий баритон. - Привет, Вов - отвечаю я, - рад тебя слышать. - Ты где был? Звоню, звоню, нету. - В Махачкале, в командировке. Ночью прилетел. - А какой завтра день, помнишь? Я тупо пялюсь на висящий на стене календарь и мучительно морщу лоб. - День Флота, тундра - ласково рокочет баритон.- Что-то ты совсем плохой стал. - Это точно - грустно вздыхаю я, и с безысходностью озираю заваленный делами стол. - Значит так, - бросай всю свою трахомудию и завтра в тринадцать ждем тебя у нас, на Фрунзенской. И непременно в форме. Будет Лева. Он, кстати, желает тебя видеть. Потом в трубке что-то щелкает и мой абонент отключается. Я тянусь к лежащей на столе коробке с "Казбеком", щелкаю зажигалкой и, окутавшись дымом, перевариваю услышанное. Володя Денисов, в недалеком прошлом помощник командующего Тихоокеанским флотом, а сейчас преуспевающий бизнесмен, мой старинный приятель. Мы знакомы с ним еще с тех времен, когда он был старпомом на одном из подводных ракетоносцев в Гаджиево и мы вместе ходили на Бермуды. А "Лева", так мы называем его между собой - наш командующий Лев Алексеевич Батюшкин, вице-адмирал, Герой Советского Союза и самая известная на

Практически все население Северодвинска - судостроители и военные моряки, занимаются своей повседневной деятельностью в цехах засекреченного СМП*и в море, а вернувшиеся оттуда отдыхают. У центрального универмага мы пытаемся завести знакомство с двумя явно скучающими симпатичными девчонками, но дальнейшему развертыванию событий мешает появившийся неподалеку патруль. - Ко мне! - делает нам знак рукой монолитно шагающий в центре здоровенный старший лейтенант, и под задорный смех девчат мы быстро рысим к блюстителям порядка. За несколько шагов до них переходим на строевой шаг, бросаем руки к виску и принимаем подобие строевой стойки. - Тэ-экс, - критически окидывает нас взглядом старлей, - документы. Стоящие с двух сторон от него курсанты местной школы мичманов делают начальственные рожи и ухмыляются. Мы с Витькой извлекаем из рукавов форменок военные билеты с вложенными в них увольнительными и поочередно протягиваем их начальнику. - Так откуда вы сюда прибыли? - перелистывает страницы офицер. - Из Гаджиево, для приемки нового корабля. - Ну-ну, - благодушно гудит он и похлопывает нашими книжицами по ладони. - А почему в увольнении во время боевой подготовки? - Направлены помощником командира для хозяйственных покупок. - И вместо этого трепитесь с девицами? - Да это мы так, между делом. - А еще, товарищ старший лейтенант, у них форма неуставная, - подобострастно заявляет один из курсантов. - Клеша заширены, а форменки заужены. Непорядок. - Ладно, Яковлев, не сепетись, послужишь и у тебя такие будут, - осаживает уставника начальник. - Можете быть свободными,- возвращает нам документы, а его подчиненные изображают разочарование. Когда патруль удаляется, мы с Витькой облегченно вздыхаем и топаем в универмаг, от греха подальше. - А сундучонок* то с гнильцой, - недовольно брюзжит Витька. - Надо его отловить в субботу в увольнении и накидать банок. - Надо, - соглашаюсь я. - Что б служба раем не казалась. Купив все необходимое, решаем снять возникший от нежелательного общения с патрулями стресс и тенистыми переулками направляемся в расположенный неподалеку от парка небольшой магазинчик. В нем, у знакомой продавщицы, покупаем две бутылки портвейна и пару плавленых сырков, после чего ныряем в парк, где находим заветную лужайку. Она покрыта зеленой травой, окружена цветущей сиренью и практически скрыта от посторонних глаз. Там мы усаживаемся на прогретую солнцем землю, сковыриваем с горлышек жестяные кепочки и не спеша смакуем вино. Оно терпкое, пахнет мускатом и приятно освежает. Затем сдергиваем фольгу с сырков, и неспешно закусываем. - Хорошо, - щурит выпуклые глаза Витька. - Не то слово, - киваю я, и мы снова прикладываемся к бутылкам. Портвейн

Маринеско? Чревато, могли отправить и в бухту Ванина, в ГУЛАГ. Вот и рассказывали его сослуживцы удобно обтекаемую историю, что породило череду мифов. Уверены, что где-то в архивах Гохрана или определенных ведомств, пылятся документальные материалы об этом факте, их время еще не пришло. Для непосвященного эта история покажется досужим вымыслом, но, изучив все написанное о легендарном подводнике, я, лично, в нее верю. Как и в источники, откуда поступила информация. А тем деятелям, что в "клубничных изданиях" и на сайтах Интернета размещают "правду" о Маринеско и других наших героях, умаляя их заслуги, хотелось бы дать совет - не трудитесь, не выйдет. И по одной простой причине: ваши псевдо факты почерпнуты на Западе, который до сих пор не может простить нам Победы, хотя и пожинает ее плоды. А наши - здесь, от еще живых ветеранов и из документальных источников. Так что не тратьте зря сил "собака лает - Караван идет". Когда на переходе в Гаджиево, после завершения государственных испытаний, в горле Белого и Баренцева морей мы расставались с нашими заводскими коллегами, с которыми очень сдружились, Клавдий Павлович подарил мне на память свой наградной жетон "Отличный торпедист". Он и поныне хранится в семейном архиве, как память не только о нем, но и Герое Советского Союза, капитане 3 ранга Александре Ивановиче Маринеско. Самым же интересным из необычной судьбы великого подводника оказался рассказ Героя Советского Союза, старшины 1 статьи Дмитрия Дмитриевича Вонлярского, когда в феврале этого года, мы вместе с техническим редактором Альманаха, капитаном 2 ранга И.К.Хариным в очередной раз навестили приболевшего почетного члена нашей Ассоциации. А вместо лекарских снадобий, которые старый моряк терпеть не может, привезли ему наши, флотские. И еще подлинные сведения и документы из Общего Гербовника дворянских родов Российской Империи о Фамилии Вонлярских, которые по каким-то причинам скрыли от предка одного из древнейших боевых родов России, не так давно навещавшие старшину, представители Дворянского Собрания Москвы. Судя по вспыхнувшим искоркам в глазах внешне невозмутимого Дим Димыча, он обрадовался презенту, а когда внимательно ознакомился со своей родословной, задумался, помолчал, и, как всегда, преподнес нам свой сюрприз - рассказал о встрече с Александром Ивановичем Маринеско в начале 50-х, да не где-нибудь, а в Колымских лагерях, куда после очередного зигзага судьбы, попал героический подводник. В рассказе Дмитрий Дмитриевича сомневаться не приходится. Этот человек предельно объективен и точен в изложении фактов, которые ни разу не опровергали, многие знающие его маститые адмиралы и генералы. Вот, что он рассказал. Осенью 1950 года на Колыме, в ИТК строгого режима с хитрым

"секретами", двинулся дальше. В том, что рано или поздно меня кто-то подберет, сомнений не было. Так издавна заведено на Севере. А полярная ночь набирала обороты. В высоком небе появилась луна, россыпи звезд стали четче и гуще, снег блистал первозданной чистотой. Внезапно где-то в недалеких сопках родился тоскливый и протяжный звук, застывший на высокой ноте. - Волк, - мелькнуло в голове, и я застыл на месте. Через минуту звук возник снова, и стал еще более длительным и тоскливым. Поставив кейс у ног, я сдернул с руки перчатку, извлек из упрятанной под шинелью наплечной кобуры "ПМ" и, передернув затвор, сунул в карман. Полярный волк не шутка и хотя по слухам на людей нападает редко, такое в нашем гарнизоне было. Несколько лет назад одна из лодок стояла в ремонте на расположенном неподалеку судоремонтном заводе. В сопках появились волки и, возвращаясь ночью после вахты, офицеры стали брать с собой кортики. На одного из них напал волк и тот каким-то чудом заколол зверя. Впоследствии из волка сделали чучело, которое и поныне стоит в поселковой школе. Вспомнив тот случай, я беру кейс, и с опаской поглядывая на сопки, шагаю дальше. Наконец где-то далеко, позади, слышится едва различимый шум мотора и появляется яркий свет фар. Я останавливаюсь, схожу на обочину и жду. Когда громадный, идущий порожняком "КРАЗ" оказывается неподалеку, голосую. Машина останавливается метрах в десяти впереди, и я бегу к ней. - До Гаджиево подбросишь? - открываю дверцу. Сержант - водитель молча кивает головой, и я забираюсь в кабину. В ней тепло и пахнет соляром. Из висящей на приборном щитке "Селги" тихая мелодия оркестра Поля Мориа. Сержант выжимает сцепление, переключает скорость и грузовик трогается с места. В свете фар под колеса ложится белая лента дороги, ровно гудит двигатель. Мы молчим, слушаем музыку и думаем каждый о своем. Потом я угощаю сержанта сигаретой, и он с удовольствием закуривает. К гарнизону подъезжаем через час. В сотне метров от КПП, в окне которого теплится свет, водитель останавливается, я вручаю ему пару пачек сигарет (деньги давать не принято) и, пожелав счастливого пути, выбираюсь из кабины. Взревев мотором, "КРАЗ" направляется в сторону идущего вдоль залива серпантина, а я спускаюсь по дороге к поселку. По пути поддергиваю рукав шинели и смотрю на часы. Половина четвертого утра. Что ж, неплохо. До службы еще успею вздремнуть. "Бой" Два часа ночи. Белесый шар солнца завис над темной грядой сопок за заливом. На водной глади, в легком тумане, покачиваются спящие чайки. Тишина. Поднявшись наверх, я стою на