Гагарин знакомства

В прошлом. А вот испытуемый, чьи показатели оказались самыми высокими, ответил с открытой мальчишеской улыбкой:— О чем я думал? О будущем, товарищ Главный!Королев посмотрел в яркие, блестящие глаза, даже на самом дне не замутненные отстоем пережитого страшного одиночества.— Черт возьми, товарищ Гагарин, вашему будущему можно только позавидовать!«Да и моему тоже», — подумал Главный конструктор, вдруг уверившийся, что первым полетит этот ладный, радостный человек...Читателю известно, что Главный не ошибся. Королев безмерно гордился подвигом Гагарина и радовался его успеху куда больше, чем собственному. Удивленный ликованием обычно сдержанного и немногословного Королева, один из его друзей и соратников спросил как-то раз:— Сергей Палыч, неужели ты считаешь, что другие космонавты справились бы с заданием хуже, чем Гагарин?— Ничуть! — горячо откликнулся Королев. — Придет время, и каждый из них превзойдет Гагарина. Но никто после полета так не улыбнется человечеству и Вселенной, как Юра Гагарин. А это очень важно, куда важнее, чем мы можем себе представить...О ЧЕМ ДУМАЛ ГЕРОЙПосле своего исторического полета Юрий Гагарин стал нарасхват. Его хотели видеть все страны и все народы, короли и президенты, люди военных и штатских профессий, самые прославленные и самые безвестные. И Гагарин охотно встречался со всеми желающими, не пренебрегая даже королями, — разве человек виноват, что родился королем? Но охотнее всего шел он к курсантам летных училищ, как бы возвращался в собственную юность, в ее лучшую, золотую пору.Как-то раз, когда официальная встреча уже закончилась и дружеский разговор перекочевал из торжественного зала в чахлый садик на задах летной школы, один из курсантов спросил, заикаясь от волнения:— Товарищ майор... этого... о чем вы думали... тогда?..— Когда «тогда»? — спросил с улыбкой Гагарин и по тому, как дружно грохнули окружающие, понял, что задавшему вопрос курсанту в привычку вызывать смех.Когда-то так же смеялись каждому слову Юры Дергунова — в ожидании шутки, остроумной выходки, розыгрыша, но тут было иное — смех относился к сути курсанта. Гагарин пригляделся к нему внимательней: большое незагорелое лицо, вислый нос, напряженные и какие-то беспомощные глаза, толстые ноги иксом. Да, не Аполлон. И не Цицерон к тому же — вон никак не соберет слова во фразу.— Ну, в общем... я чего хотел спросить... когда вы по дорожке шли?Курсанты снова грохнули,

Но Гагарин остался подчеркнуто серьезен, и смех сразу погас.— Вы имеете в виду Внуковский аэродром? Рапорт правительству?— Во... во!.. — обрадовался курсант, достал из кармана мятый носовой платочек с девичьей каемкой и вытер вспотевший лоб.Теперь уже все были серьезны, и не по добровольному принуждению, а потому, что наивный вопрос курсанта затронул что-то важное в молодых душах. Гагарин шел через аэродром на глазах всего мира, и это было для них кульминацией жизни героя, сказочным триумфом, так редко, увы, выпадающим на долю смертного. О чем же думал герой в это высшее мгновение своей жизни?..И Гагарин с обычной чуткостью уловил настроение окружающих, значительность их ожидания. Конечно же, ребята. мечтают о подвигах, о невероятных полетах, о славе и ждут чего-то высокого и одухотворенного. Герой должен был думать о планетарном, вселенском, вечном. Они хотят получить сейчас и Небо, и Звезды, и Человечество, и Эпоху, и все Высшие ценности...Но Гагарин молчал, и пауза угрожающе затянулась. Он был сейчас очень далеко отсюда, от этого чахлого садика, теплого вечера, юношеских доверчивых лиц, в другом времени и пространстве....В тот раз в одиночке сурдокамеры держали не так уж долго, но он чувствовал себя на редкость плохо: болела и кружилась голова, мутило, тело казалось чужим, а ноги ватными. Может, что-то там испортилось, нарушилась подача воздуха?.. Но Королев спрашивает испытуемых о самочувствии, и все, как один, молодцевато отвечают:«Отлично!» — «К выполнению задания готовы?» — «Так точно!» Неужели одному ему так не повезло? «Как самочувствие, товарищ Гагарин?» — «Отличное... — Нет, он не может врать Королеву и без запинки добавляет: — Хотя и не очень». — «К выполнению задания готовы?» — «Сделаю, что могу, но лучше бы в другой раз». И в результате — высшая оценка. То было, оказывается, испытание на честность. Им специально создали тяжелые условия в камерах. Но ведь нельзя считать, что ты сдал испытания на честность раз и навсегда. Всю жизнь человек сдает эти испытания и в большом и в малом. Да и есть ли что малое в державе нравственности?— Видишь ли, дружок, — сказал Гагарин носатому курсанту, — у меня тогда развязался шнурок на ботинке. И я об одном думал, как бы на него не наступить. Не то, представляешь,

В городе и менять профессию не собирается, а официантки в деревне не нужны.Если исключить полковника Серегина, то она была последним человеком, видевшим Юрия Гагарина и разговаривавшим с ним, и, надо полагать, некоторые сведения Ивана Николаевича почерпнуты у Насти....Гагарин и Серегин в летных комбинезонах шли вразвалочку к самолету, когда их окликнул запыхавшийся голос. Девушка-официантка в белом фартучке и крахмальной наколке, напоминающей маленькую корону, подбежала к ним, держа в руке голубой билетик.— Юрий Алексеевич, вы талон на обед забыли!Было ясное, очень синее мартовское утро, но чистый воздух нес в себе студь нерастаявшего снега, и вороны, оравшие над мохнатыми кулями гнезд, проклинали себя за то, что слишком поспешили к северу из своей теплыни.— Простудитесь, разве так можно? — укорил девушку Гагарин.— Да что вы, Юрий Алексеевич, какие пустяки! А талон-то ведь именной!.. — радостно и серьезно сказала Настя.Гагарин взял голубой билетик, на котором было написано: «Гагарин Ю. А.». Он понимал, что девушке этот клочок бумаги казался чуть ли не секретным документом.— Предусмотрительно! — улыбнулся Гагарин. — А то, не ровен час, диверсант какой к нашему котлу подберется.Девушка засмеялась. Гагарин с удовольствием смотрел на ее доверчивое лицо, живые глаза и добрый, веселый рот.— Ну, а обед-то хоть стоящий? Беляши будут?— Я скажу шеф-повару. Для вас все сделает!— Ну, тогда мы по-быстрому обернемся. Только уговор — двойная порция!— А вы осилите?— Спросите моего тестя, какой я едок. Он повар в отставке и величайший специалист по беляшам.— Будет сделано, товарищ полковник!Гагарин нагнал чуть ушедшего вперед Серегина, и девушка услышала, как тот сказал:— Еще одна нечаянная победа?И почему-то ей стало грустно. Она стояла на краю аэродромного поля и видела, как летчики забрались в самолет, как он взлетел и стал светлой точкой в небе, а там и вовсе скрылся.То, что затем произошло, ведомо лишь Настиному дяде Ивану Николаевичу.... — Они отлетались и уже шли на посадку, когда им в мотор попало иногороднее тело...— Инородное, — поправил я.— Ежели ты лучше моего сведом, как все было, так и рассказывай, а я послушаю. Или молчи и не перебивай. Какое еще инородное тело? Летающая тарелочка, что ли? Так это научно не доказанный факт. Может, никаких летающих тарелочек и в заводе нету.

Журнале заседаний Главного комитета нет, но в приложении к нему имеется очень подробная секретарская запись, в конце которой стоит подпись кн. Гагарина, что свидетельствует о подтверждении правильности изложенного. В данной работе я хотела бы остановиться на содержании этой записи по возможности подробно, сохранив ее структуру в том виде, в каком подписал ее П.П. Гагарин. «Особое мнение» состоит из 4 частей. В первой части излагаются условия, необходимые для успешного проведения реформы. Во второй утверждается, что эти условия не обеспечены проектом «Положений» редакционных комиссий; в третьей части предлагается 20 законоположений для осуществле[155]ния этих условий; и в четвертой части показано, как эти предложения, в случае их принятия, обеспечат выполнение поставленных задач. Гагарин счел необходимым подчеркнуть, «что при разрешении крестьянского вопроса весьма желательно, как можно менее изменять существующие законы, не имеющие связи с крепостным правом, и сила коих распространяется на все сословия, потому что цель реформы в том и состоит, чтобы привести освобождаемых крестьян именно в то гражданское положение, каким все свободные сословия пользуются на основании законов»[4]. Вся записка посвящена одному вопросу – размеру крестьянского надела, который Гагарин считал ключевым и понимал к каким нежелательным последствиям может привести его несправедливое решение: «... в такие минуты, какие переживает теперь Россия, – пишет Гагарин, – опасно порождать неудовольствия, плодить жалобы, возбуждать столкновения, а вместе с тем ослаблять силу закона и колебать доверие к власти»[5]. Гагарин перечисляет шесть условий, соблюдение которых и позволит провести реформу успешно. На первое место он ставит обязательное улучшение быта крестьян. Причем улучшение это должно быть значительным и наступить немедленно по двум причинам: во-первых, потому что оно было обещано и его ждут, и, во-вторых, с уничтожением крепостной зависимости на крестьян возлагаются новые обязанности, о которых они раньше не имели представления: круговая порука во всех платежах и повинностях, содержание «нового правления» (т.е. расходы на органы крестьянского самоуправления) и все заботы «о себе в несчастных случаях», в которых ранее обязаны были помогать им помещики (т.е. весь комплекс попечительства). Вторым условием является устройство быта крестьян. Под этим Гагарин понимает: 1) правильное наделение крестьян землей; 2) соразмерное с возможностями крестьян определение податей я повинностей; 3) создание таких законов, которые гарантировали бы гражданскую самостоятельность и [156] человеческое достоинство и «побуждали к поддержанию первой и возвышению второго»[6]. Третьим условием ставилась необходимость ограждения интересов помещиков, с тем чтобы они могли вынести трудный переход к новому быту и роду хозяйства. Здесь отмечаются: определение наибольшего размера пожертвований в пользу крестьян, мера вознаграждения за отходящую от помещика собственность, способы получения этого вознаграждения и сохранность оставшегося. И, наконец, последние три условия это: обеспечение исправного поступления податей и повинностей в государственную казну; обеспечение народного продовольствия и поддержание хлебной торговли с иностранными государствами; поддержание общественного порядка. Изложив «условия», Гагарин отмечает, что это простое повторение вмененных Главному комитету по крестьянскому делу и обязательных к соблюдению при составлении

И тут он дал приоткрыться створкам, за которыми скрывал свои чувства от курсантов, боясь панибратства, потому что сам был еще очень молод, — он шагнул к Гагарину и крепко обнял его.— Для первого раза совсем неплохо! — сказал, подходя, генерал-майор авиации со Звездой Героя на кителе.Гагарин видел его, еще когда рапортовал Мартьянову. Но что могло быть общего между генералом авиации, Героем Советского Союза, и скромным курсантом аэроклуба? И вдруг протянулась ниточка. Он вспыхнул и неловко поклонился генералу.— Какой путь вы себе избрали? — спросил генерал. Гагарин смешался, и за него ответил Мартьянов:— Индустриальный техникум кончает, будет литейщиком.— Хорошее дело, — в голосе генерала прозвучало разочарование. — Хорошее, ничего не скажешь. А только он прирожденный летчик. Мог бы стать классным пилотом.— Я хочу летать, товарищ генерал! — вдруг звонко сказал Гагарин. — Я ничего другого не хочу!..— Вон как? — Генерал внимательно посмотрел в открытое лицо юноши, словно хотел запомнить его на будущее. — Как вас зовут?— Юра, — по-детски ответил курсант и тут же поправился: — Юрий Алексеевич.— Фамилия?— Гагарин.— Хорошая фамилия, княжеская, — усмехнулся генерал.— Не, мы колхозные, — как во сне произнес Гагарин, и ему показалось, что кто-то иной, далекий, произнес эти слова.И словно усиливая его странное чувство, генерал поднес пальцы к седым вискам, как делают люди, пытаясь вспомнить забытую мелодию.— Боже мой! Ведь так уже было... Я слышал, слышал эти слова!..Гагарин смотрел на генерала и сам неудержимо проваливался в глубь лет. Перед ним было родное Клушино начала войны, деревенская улица, вдруг накрытая адским грохотом, заставившим кинуться врассыпную кур, уток, гусей, поросят, а дворовых псов с воем забиться в конуры. Над крышами изб, едва не посшибав радиоантенны, пронеслись два краснозвездных самолета, и за одним из них тянулся хвост густого черного дыма. Внезапно возникнув, они так же внезапно скрылись, только грохот их еще колебал воздух. Казалось, самолеты сели на картофельное поле за деревней. Все, кто был на улице, кинулись туда.С околицы слабо всхолмленная окрестность просматривалась далеко, она не имела края и как-то неприметно становилась небом. Самолетов как не бывало. В разных местах простора подымались дымы, но то были костры пастухов, угоняющих на восток смоленские стада, костры беженцев или же

«Положений», т.е. «высочайше» сформулированные идеи. Поэтому вполне естественен вопрос Гагарина: удовлетворяют ли рассматриваемые «Положения» вышеперечисленным условиям? Именно в ответах на этот вопрос Гагарин предстает перед читателем не как крепостник, а как человек, который искал пути реформы наиболее безболезненные для страны и двух ее противоположных классов. Глубоко проникая в суть крестьянских и помещичьих интересов, осознавая их роль в экономической жизни страны, Гагарин искал «третий путь». Соотнося первое условие с проектом «Положений», Гагарин пишет, что введение в действие «Положений» предусматривает улучшение крестьянского быта, но не в той степени, в которой оно ожидается. Хотя в большинстве случаев существующий надел сохраняется, но допускается отрезка на основании норм высшего надела, не учитывается качество земли, а самое главное не предусматривается прирезка тем, у кого надел скудный, а земли у помещика достаточно. Кроме того, хотя повинности и облегчаются, но они облегчаются лишь через 9 месяцев, облегчаются не учитывая степени благосостояния крестьян и в результате – облегчение [157] произойдет для зажиточных больше, чем для бедных, для оброчных больше, чем для барщинных. Но самое главное, с ликвидацией одних повинностей вводятся новые, не вознаграждаемые приобретенной свободой: общественные сборы, неумеренная в действии круговая порука, многосложные правила введения в действие «Положений», произвольная и безотчетная власть мира, множество должностных и начальственных лиц – домашний суд стариков, сельский сход, волостной суд, волостной сход, мировой посредник, присутственные места. Перечислив все это, Гагарин не без оснований считает, что улучшением своего быта крестьяне не будут удовлетворены. Еще более подробно Гагарин разбирает второе условие – устройство быта крестьян. Поскольку в основе устройства лежит сохранение надела, если он не выше максимума, и не ниже минимума, который втрое меньше максимума, то надлежащего (подчеркнуто Гагариным) по местным условиям количества земли быть не может, так как 2 десятины не могут служить тем же обеспечением, что и 6, а 1 как 3[7]. Например, в черноземной местности у 5 помещиков, живущих по соседству или даже в одном селе, крестьяне могут иметь: у 1-го – 3 дес., у 2-го – 2,5 дес., у 3-го – 2 дес., у 4-го – 1,5 дес., у 5-го – 1 дес. Соответственно в нечерноземной местности: у 1-го – 6 дес., у 2-го – 5 дес., у 3-го – 4 дес., у 4-го – 3 дес., у 5-го – 2 дес. Или: у двух помещиков одинаковое количество земли, по 7 дес. на душу, и одинаковое количество душ. Один дает по 4 дес. на душу, другой – по 1 дес. В результате реформ первый отрежет по 1 дес. – оставив максимум, а второй оставит 1 дес. – т.е. минимум. У первого помещика останется 4/7 всей земля, а у второго – 6/7. Гагарин сомневается, что крестьяне поймут такое решение вопроса, он заключает: «Такие постановления поразят крестьян своею несправедливостью, а при убеждении, что эти постановления одинаково невыгодны и для дворян, особенно тех, которые