Василий чепурин знакомства

На второй день знакомства Василий не сомневается, что женится на Мэри ДжейнИсточник: Большаковы — нетипичная российская семья. Василий познакомился с Мэри Джейн в Азии, через два дня позвал замуж и уговорил поехать за ним, под Рязань, в живописный Касимов. Филиппинка рассказала, как учила русский язык по блогам, из чего готовит любимый багоонг и как их многодетная семья связана с мафией.«У него слишком милые фотографии на сайте»В 2014 году Мэри Джейн работала в Сингапуре, а на выходных решила слетать в Таиланд, на Пхукет — это близко и недорого.— Друг посоветовал поискать на каучсерфинге (это соцсеть для путешественников) кого-то, кто мне покажет остров. Чтобы не нарваться на неприятности, я сначала обратилась к местным, но у них сайт непопулярен. Затем решила познакомиться с иностранкой-девушкой, но тоже не получилось. И в конце концов решила выбрать мужчину — но того, кто выглядел бы… как гей. Написала: можете ли вы побыть гидом нам с подругой?Мэри Джейн хохочет: она решила, что Василий не той ориентации из-за фотографии на сайте, «слишком милая». Но эта ошибка изменила всё.— В день знакомства, буквально в первые полчаса, он успел задать мне много вопросов, необычных для первой встречи. Какие у меня цели в жизни, сколько детей я хочу, близка ли я с родителями. Это было странно. Но мне было легко ответить.А через два дня Вася позвал ее замуж.— Я азиатка, у нас консервативные взгляды, и я сказала ему, что он сумасшедший. Тогда он предложил познакомить меня со своей семьей. Позвонил и сказал: «Ну всё, ждем тебя у нас». Конечно, я ему не

Доходящие до краев круто срезанного берега. Василий Иванович приходил в восторг, указывая на красоту отражения в воде берега, леса. Он говорил: "Ни один художник еще не смог передать в красках этой дивной красоты. Посмотрите-ка, какая глубина отражения, какая чистота линий, красок, сколько жизни в движении воды". Он любовался и полетом птиц, поднимавшихся из лесу, и грацией спугнутого зайца, мелькавшего среди деревьев. Особенно красивы были берега в праздничный день, 15 августа3, когда мы плыли мимо деревень, которые здесь попадались гораздо чаще. На берегах виднелись живописные группы по-праздничному пестро разодетых крестьян, слышалась гармоника, кое-где пели песни. Бегали и играли ребятишки. Василий Иванович приходил в восторг от этих картин, почти не отходил от борта парохода. Он рассказывал о задуманной им картине из сибирской истории, где должен был фигурировать Ермак, и, наблюдая окружающее, он, очевидно, подбирал подходящие мотивы. Василий Иванович познакомил меня со своими дочерьми, им было 10--12 лет. Они перед этим потеряли свою мать и были одеты в темные платьица. Это были застенчивые скромные девочки с грустной печатью сиротства. Мы понемногу сблизились друг с другом и дальше уже по железной дороге и на пароходе от Перми до Нижнего ехали в одной каюте. Моим козырем были рассказы. Я увлекалась греческой историей, и девочки с большим интересом слушали мифы о греческих богах и героях. Василий Иванович был доволен, что девочки привязались ко мне, и убедительно просил не прерывать знакомства и дальше. Но они жили в Москве, а я ехала в Петербург, где меня ожидала новая жизнь, поступление на Высшие курсы, студенческая среда, все, что казалось так увлекательно и полно серьезных задач. И наше знакомство прервалось на этом... Василий Иванович был интересный, живой собеседник, он любил говорить о Сибири и на сибирские темы. И по поводу своих девочек он говорил: "Посмотрите -- это тип будущих сибирячек, их мать была француженкой, у отца они взяли сибирские черты,

Свою собственную персону, не только не рассердился на автора его, но проявил участие и впоследствии даже заручился согласием от П. И. Кузнецова на стипендию для определения даровитого рисовальщика в Академию художеств. В 1875 году Василий Иванович окончил Академию, получив за программную картину "Милосердный самаритянин" степень классного художника и серебряную медаль1. Впоследствии картина эта была подарена Суриковым семье Кузнецовых. Жюри Академии оценило ее в 5 000 рублей. Имея склонность к изящным искусствам, я искал знакомства с Василием Ивановичем, но сделать этого долго мне не удавалось. Василий Иванович жил в Москве и делал лишь периодические наезды в Красноярск. В один из таких приездов (кажется, это было в 1890 году) я осуществил наконец свое желание познакомиться с Суриковым. С первого же дня знакомства между нами установились отношения заочного ученика-самоучки и даровитого учителя. Не буду описывать внешность своего первого учителя, она довольно известна по фотографиям и репродукциям, но подчеркну его характерную психологическую особенность (суриковскую манеру) рассказывать или вести разговор с оттенком тонкого добродушного юмора. Так однажды, в один из своих приездов в Красноярск, он зашел ко мне и увидел сделанную мною копию с картины профессора Венига "Дмитрий Самозванец и боярин Басманов у окна"2, засмеялся и воскликнул: "В которой части пожар", а потом пояснил, что эта картина слывет в Москве под этой кличкой. "Кстати, Вениг один из моих учителей, -- сказал он, -- большой любитель выпивок, частенько повторял перед своей аудиторией: "Не пейте вы, ребята, вино рюмками, а пейте стаканами". В своих советах, как вести дело художественного самообразования, Суриков всегда отправлял учиться к природе. "Натура, натура и натура", часто повторял он, когда я уходил от него после беседы. Или говорил: "Я похож на путешествующего доктора, а вы на пациента, даю вам советы и рецепты, а вы сами распознавайте ваши болезни и сами лечитесь. Такова доля самоучки". Реализм картины "Милосердный самаритянин" подкупил меня сделать с него

За все время нашего знакомства я не помню, чтобы Василий Иванович хворал, но вскоре он попросил меня поехать с ним к нашему близкому знакомому профессору Ф. А. Андрееву33, специалисту по сердечным болезням (впоследствии лауреату Государственной премии). Он решил, что родственник его, профессор М. П. Кончаловский 34, скроет, если найдет у него что-либо серьезное. Андреев нашел в сердце Сурикова "возрастные изменения", но ничего угрожающего не обнаружил. Тем не менее Василий Иванович как-то сразу сдал. Бывать у нас стал редко. Когда приходил, то не смеялся... Стал как будто другим человеком... 6 (19) марта 1916 года Суриков скончался. Не стало великого художника и большого, чуткого, доброго и хорошего человека. Вот мои краткие воспоминания о самом интересном человеке из всех, с кем мне пришлось встретиться на моем длинном жизненном пути. Ю. В. РАЗУМОВСКАЯ Мне выпало счастье лично встречаться и общаться с Василием Ивановичем Суриковым. Первый раз я увидела его на даче под Ставрополем на Волге, куда меня пригласили погостить мои родственники -- семья сестры моей матери -- Добринские1. У меня с детства проявилась любовь к искусству. Добринские, приглашая меня к себе на дачу и зная мое увлечение, сообщили, что к ним должен приехать на лето В. И. Суриков, с которым они были в близких дружеских отношениях. Надо ли говорить, с каким нетерпением и трепетом я ждала встречи с великим художником, которого уже хорошо знала по его произведениям и который был для меня чем-то недосягаемым, чем-то почти сказочным. Эта первая встреча тогда была лучезарно жизнерадостной. Василий Иванович в семье Добринских был очень любим и чувствовал себя у них просто и легко. Был веселым, общительным, любил подшутить над кем-либо из окружающих, рисовать на них карикатуры, сочиняя шуточные стишки. Помню, как-то утром мы видим -- на двери сарая красками намалевана страшная рожа. Это Василий Иванович, встав очень рано, сотворил ее, пока еще все спали, и был сам

Но оказалось, что всё бывает…И это была такая чудовищная несправедливость, такая невероятная трагедия… Василий просто не находил себе места после смерти любимой невесты. А в тот самый день, когда должна была состояться их с Еленой свадьба, состоялись похороны… И происходящее тогда казалось театром абсурда, злой насмешкой судьбы, чьей-то очень жестокой шуткой…Василий плохо помнит сами похороны, слишком он был тогда убит горем. Помнит, как вернулся домой, без сил завалился на диван и позволил себе разрыдаться…Мужчины не плачут, он часто слышал эту фразу и от воспитателей в детском саду и от своих родителей, и поэтому рос с твёрдым убеждением, что мужчины, действительно, не должны, не имеют права плакать, чтобы ни случилось…Но это было неправдой. Мужчины тоже не железные, а горе может быть настолько сильным, что удержать слёзы не удастся…После неожиданной смерти Елены Василий очень долго приходил в себя. Первое время ему совсем не хотелось жить, и он до сих пор не понимал, как тогда выжил и не совершил непоправимый шаг, ведь такие мысли проскальзывали у него.Удержало, наверное, то, что он хорошо помнил слова своей религиозной бабушки, которая всегда говорила о том, что самоубийство – это большой грех и душе такого человека не будет покоя на том свете.Сам Василий не был особо религиозен, но бабушку свою очень любил и к её словам всегда прислушивался…Прошло уже пять лет, а боль от потери так до конца и не утихла. Василию недавно исполнилось тридцать три года, но он был одинок. После смерти Лены он так и не смог никого полюбить, да и не пытался даже построить новые отношения.Иногда друзья, переживая за него, пытались познакомить его с какой-нибудь девушкой, но дальше простого знакомства дело не заходило. Он вольно или невольно всех девушек теперь сравнивал с Леной и понимал, что никто и никогда не заменит ему ту, которую он любил больше жизни… И которую судьба так жестоко отняла у него.Василий много работал, занимался спортом, ездил на рыбалку. В общем-то, жил обычной жизнью, вот только любви в его жизни не было, и он для себя решил, что уже, наверное, и не будет. А иногда ему казалось, что он до сих пор любит свою Лену, потому его сердце и закрыто

В Москву он сделал им по рисунку... на двух персиках. Помню я Василия Ивановича и в другие минуты его жизни... Он вдруг весь как-то "съеживался", уходил в себя, задумывался и надолго исчезал. Это значит, он работал, рисовал. Писал в мастерской, делал эскизы дома. В период знакомства с нами он заканчивал "Степана Разина" и написал "Посещение царевной женского монастыря" и "Благовещение". Ему долго не давалось выражение глаз Степана. Он все искал какую-то "точку". Раз как-то в три часа утра он разбудил нас и шепотом в щель двери сказал: "Нашел я точку-то!" И потребовал, чтобы утром же мы пришли смотреть глаза Степана. Для "Благовещения" Сурикову позировал Н. С. Ченцов. Василий Иванович писал его руки. Суриков так трактовал "Благовещение": "В протянутых руках Гавриила должна быть земная страсть, хотя он и архангел. Не надо забывать, что мужем Марии был старец, а у нее все же родился сын". С Василием Ивановичем я и сестра посещали все вернисажи выставок -- и "Русских художников"22, и "Передвижников", и "Бубнового валета". Я очень любила Коровина, Нестерова, Кустодиева. Суриков одобрял мой вкус. Из скульпторов в то время Суриков восторгался Роденом и Трубецким. Много раз мы были с Василием Ивановичем в Третьяковской галерее. Он всегда подолгу останавливался перед картиной В. Васнецова "После побоища Игоря Святославича с половцами". С восхищением вглядывался в молодого убитого воина и говорил: "Здорово, черт возьми!.. Будто жизнь только что покинула его, а смерть еще не сковала... И эти цветы рядом... Хорошо!" Меня тянул к себе "Иван Грозный" Репина. Но Василий Иванович говорил: "Крови уж больно много... Не выдержал, должно быть, тот безумец, кто разрезал эту картину. Протестовал по-своему, может быть..."23 Суриков знакомил нас со многими художниками, но я не припомню, чтобы с кем-либо из них он был особенно дружен. Василий Иванович был хорошо знаком и всегда очень тепло отзывался об известном меценате С. И. Мамонтове. Он посетил