Аи порно

Отношения еще не определились. Так я себеговорю. Она освобождает место на столе. - Пора колоть инсулин. Хочешь посмотреть или тебя тошнит, когда иглапротыкает кожу? - Хочу посмотреть, - лгу я. Она достает из сумочки аптечку, готовит шприц, дезинфицирует руки испокойно вонзает иглу себе в предплечье. Я вздрагиваю. Она наблюдает, как янаблюдаю за ней, а инсулин тем временем вливается ей в кровь. Внезапно ячувствую прилив смирения. Приставать к Аи - это все равно, что кричатьцветку, чтобы он рос быстрее, - так же грубо. К тому же если бы онаотвергла меня, мне пришлось бы покончить с собой с помощью микроволновки. - Итак, Миякэ, - говорит Аи, когда игла выскальзывает обратно. - Каковтвой следующий шаг? Я с трудом сглатываю. - Э-э... что? Она промокает капельку крови кусочком стерильной ваты. - Теперь, когда ты передумал искать отца, ты останешься в Токио? Я встаю и начинаю вытирать сковородку. - Я... еще не знаю. Прежде всего мне нужны деньги, поэтому я, наверное,останусь в "Нероне", пока не подвернется что-нибудь получше... Я хочупоказать тебе пару писем, которые прислала мне мать. Аи пожимает плечами. - Хорошо. Я смахиваю с полиэтилена крошки льда; она читает. Заканчиваю с посудойи принимаю душ. - Ты долго был в душе. - Э-э... когда я встаю под душ, мне кажется, что я вернулся на Якусиму.Теплый дождь. - Я киваю на письма. - Что ты о них думаешь? Аи аккуратно вкладывает письма обратно в конверты. - Я сейчас думаю, что же я о них думаю. "Фудзифильм" показывает десятьчасов. Нам пора идти - Аи хочет успеть домой до того, как бары закроются ивозможные преследователи разбредутся по улицам, а мне нужно быть на работек полуночи. Внизу Бунтаро жует "Принглз" и смотрит фильм, полный киборгов,мотоциклов и сварщиков. - Как салат? - спрашивает он так невинно, что я готов его убить. Киваю на экран: - Что смотришь? - Проверяю два закона кинематографа. - Какие? - Первый закон гласит: "Любой фильм, название которого заканчиваетсяна "-тель", ничего не стоит". - А второй? - "Качество любого фильма находится в обратной зависимости отколичества снятых в нем вертолетов". - В каком-то смысле, - говорит Аи, когда мы приходим на станцию КитаСендзю, - я хотела бы, чтобы ты не показывал мне этих писем. - Почему? Аи позвякивает монетами. - Не думаю, что тебе понравится то, что я действительно думаю. Последние мотыльки осени вьются в мигающем свете фонарей. - Я показал их тебе именно затем, чтобы услышать, что ты о них думаешь. Аи покупает билет - я

Показываю проездной - и мы спускаемся наплатформу. - Ты нужен своей матери, и твоя жизнь могла бы стать намного богаче,если бы она была рядом. Твоя отстраненность не поможет ни тебе, ни ей. Этиписьма - переговоры о мире. Ее слова отчасти сбивают меня с толку. - Если она хочет, чтобы я написал ей или позвонил, почему она не даламне свой адрес в Нагано? - А тебе не приходило в голову, что она боится дать тебе возможностьотвергнуть ее? - Аи ловит мой взгляд. - И потом, она ведь написал а тебе,где живет - "Гора Хакуба". Я смотрю в сторону. - "Гора Хакуба" - это не адрес. Аи останавливается. - Миякэ, для такого умного парня, - "вззззззззз!" - звенит мойдетектор сарказма, - ты просто виртуоз самообмана. У подножия Хакубы неможет быть больше десятка отелей. По сравнению с поиском безымянногочеловека в Токио найти твою мать - пара пустяков. Ты мог бы найти ее завтрак вечеру, если бы действительно хотел. Эта девушка зашла слишком далеко. Я понимаю, что надо остановиться, ноне могу. - А почему ты так уверена, что не хочу? - Я тебе не психоаналитик. - Аи небрежно пожимает плечами. - Это тымне скажи. Злишься? Винишь ее? - Нет. - Аи абсолютно ничего не понимает про все эти вещи. - У неебыло семь лет, чтобы вернуться к нам, и еще девять лет, чтобы вернуться комне. Аи хмурится: - Хорошо, но если тебе не хочется знать, что я на самом деле думаю отвоих делах, говорил бы о погоде, а не показывал личные письма. И какогочерта, Миякэ... - В чем дело? Аи почти кричит: - Тебе что, так нужно курить? Я прячу макартуровскую зажигалку и возвращаю пачку "Парламента" вкарман рубашки. - Не думал, что это так тебя задевает. Едва сказав эти слова, я понимаю, что в них слишком много злобы. Аи кричит, совсем выйдя из себя: - Как это может меня не задевать? С тех пор, как мне исполнилосьдевять лет, мои руки как подушки для булавок, только поэтому мояподжелудочная железа меня еще не убила. Я переношу гипогликемию дважды вгод, а ты наполняешь свои легкие раком - и легкие всех, кто стоит сподветренной стороны, - просто потому, что хочешь походить на ковбоя. Да,Миякэ, то, что ты куришь, меня действительно задевает. Мне нечего возразить. Вечер вдребезги. Подходит поезд. Мы садимся рядом и едем к Уэно, но точно так же мымогли бы сидеть в разных городах. Лучше бы так. Радостные обитателирекламного мира насмехаются надо мной, сияя мятными улыбками. Аи

Для меня. По-моему, это ты твердый. По-моему, я - такая же твердая, как твой коктейль, который, кстати, на девятьчастей состоит из свиного жира. Я очень хочу, чтобы мои родители гордилисьмной. Настоящая твердость - это когда тебе не нужно постоянное одобрениедругих. На римском балконе при свете заходящего солнца девушка ставитподсолнухи в терракотовую вазу. Она замечает оператора, хмурится, надуваетгубы, встряхивает волосами и исчезает. Аи раскачивает чайный пакетик,вынимая его из кипятка и опуская обратно. - Честное слово, они, кажется, были бы счастливее, если бы я окончиладвухгодичные курсы визажистов в каком-нибудь женском колледже, вышла замужза дантиста и произвела на свет выводок младенцев. Музыка. Ты питаешься ею,но и она питается тобой. - И все же. По сравнению с семейством Миякэ твоя семья - просто фонТриппы из "Звуков музыки"[138]. Аи раскачивает пакетик. - Фон Траппы. Капкан. У нашего столика из ниоткуда появляется малышка лет пяти и смотрит наАи. - Откуда малыши попадают в мамины животики? - Их приносят аисты, - говорит Аи. Похоже, малышка сомневается. - А где аисты их берут? - В Париже, - отвечаю я и получаю улыбку Аи. На лестнице появляетсяотец девочки с подносом еды в ярких обертках, и она убегает. Судя по всему,он хороший отец. Аи смотрит на меня. Я представляю, каким ее лицо будет в глубокойстарости и каким оно было, когда она была совсем маленькой девочкой. Яникогда никому не смотрел в глаза так долго с тех пор, как мы с Андзуиграли в гляделки. Будь это в кино, а не в "Макдоналдсе", мы быпоцеловались. А может, то, что не поцеловались, сближает нас еще больше.Преданность, печаль, хорошие новости, плохие дни. - Хорошо, - наконец произношу я, и Аи не спрашивает: "Хорошо что?" Она ногтем стирает защитный слой с карточки "МакТериакибургера". - Смотри. Я выиграла коробку с детским обедом и заводной индюшкой.Наверняка это добрый знак. Ты разрешишь купить тебе новую бейсболку? - Эту мне подарила Андзу, - отвечаю я, прежде чем успеваю передумать. Аи хмурится. - Кто это? - Моя сестра-двойняшка. Аи хмурится еще больше. - Ты говорил, что был единственным ребенком. Отступать поздно. - Я солгал. Только один раз. И хочу это исправить. У меня еще целаякуча вещей, чтобы тебе рассказать: я встретился с дедом - спасибообъявлению, дать которое ты мне посоветовала, - а потом приходили моямачеха и сводная сестра. Это, правда, было больше похоже на засаду, чем навстречу. А еще я решил, что пытаться найти того, кто явно не хочет менявидеть, даже если это мой отец, значит получить одни разочарования, поэтомуя бросил

Первому встречному? - А почему нет? Любого, кто станет настаивать на том, что это правда,запрут в лечебнице. Я смутно жалею, что съел ту хурму. - Я, э-э, мне нужно в уборную. Когда я иду в туалет, мне кажется, что поезд стоит на месте, а пейзажза окном и я вместе с ним летим с одинаковой скоростью, раскачиваясь вразные стороны. Моя попутчица начинает меня пугать - не столько тем, чтоона говорит, сколько тем, как. И как к этому относиться? Но когда явозвращаюсь на свое место, то обнаруживаю, что она исчезла.x x x Красная чума истребила все живое на земном шаре. Последняя ворона сорвалапоследний кусок плоти с последней кости. Выжили только мы с Аи, благодарясвоему естественному иммунитету. Мы живем в чайном зале "Амадеус". Орбитыспутников спускаются все ниже и ниже, и теперь тучи электронных объектовпроплывают прямо за нашим балконом, так близко, что до них можнодотронуться. Мы с Аи развлекаемся долгими прогулками по Токио. Я выбираюдля Аи бриллианты, а она ищет самые прекрасные гитары для меня. Аи дает "живой" концерт в "Будокане", играя "Арабеску" Дебюсси, потом я прогоняюсвой репертуар из песен Леннона. Мы выступаем по очереди, чтобы создатьдруг другу аудиторию. Аи до сих пор делает вкуснейшие салаты и подает их нателевизионных тарелках. Мы прожили так, как брат и сестра, довольно долго. Однажды мы слышим на балконе какой-то свистящий звук. Фьюииииииииить.Выглядываем через приоткрытое окно и видим страшную птицу, котораянаправляется в нашу сторону. Размером со свинью, надутая, как индюк,взъерошенная, как гриф. С клювом острым, как лезвие ножовки. Еезатуманенные алкоголем глаза напоминают сочащиеся язвы. Каждые несколькошагов она извергает яйцо величиной с глазное яблоко и, ерзая, садится нанего, чтобы протолкнуть обратно. - Быстрей! - говорит Аи. - Закрой окно! Она хочет забраться внутрь! Она права, но я не решаюсь это сделать - этот клюв одним ударом можетразорвать мне запястье. Поздно! Птица запрыгивает внутрь, задевая стул, -он падает с глухим стуком - и вразвалку идет по ковру. Мы с Аи пятимся, сострахом и любопытством. За этим может последовать великое зло, но может ивеликое благо. Птица важно расхаживает по залу и разглядывает его спридирчивостью потенциального покупателя. В конце концов она взгромождаетсяна свадебный торт и говорит - голосом Дои: - Эту кошку в парике, что болтается под потолком, нужно будет убрать,мэн, и это только начало. По рукам?x x x - Миякэ, снова ты! - говорит Аи, но по голосу слышно, что ей приятен мойзвонок. - Я слышала в новостях, что в Кагосиме объявлено штормовоепредупреждение. Ты уже там? - Еще нет. Мне нужно

Принимаю душ иложусь вздремнуть, прежде чем навести порядок к приходу Аи. Мое лицо прикипело к подушке. Язык - кусок пемзы. Слюна стекает по нему,как по желобу, прямо на наволочку. У стола стоит Аи и режет морковь сяблоками. На секунду я представляю: мы с Аи поженились и она готовит ужиндля наших девятерых детей - но тут до меня доносится запах яблока. Имускатного ореха. Кошка вылизывает лапы и наблюдает за мной. Бунтаропропускает Аи наверх, она стучит, я глубоко сплю и не просыпаюсь, Бунтароподтверждает, что я дома, Аи заглядывает, видит меня, выходит и покупаетпродукты для салата. Жизнь может быть сплошным блаженством, когда захочет.Аи доверяет мне, если остается наедине со мной в моей капсуле, когда я одет- или раздет - подобным образом. То, что мне доверяют, делает менядостойным доверия. Морковь прекрасно сочетается с яблоками. Она режетгрецкие орехи с изюмом - до этой минуты я не обращал особого внимания нагрецкие орехи - и посыпает латук. На ней старые джинсы и линялая желтаяфутболка, бледнее, чем ее кожа, а волосы подобраны кверху. Вот ее сказочнаяшея. Она соскребает очистки в мешок для мусора. На ней очки в толстойчерной оправе, странно, но они ей идут. Аи никогда, никогда не стараетсяпроизвести впечатление, вот это-то и впечатляет меня - до безумия. В ее уховдета серебряная пиратская серьга. - Эй, каннибал с острова Кюсю, - говорит она; я понимаю, что все этовремя она знала, что я за ней наблюдаю - и звучащие во мне аккорды меняютсясо звонкой ля-бемоль на дребезжащую ре-минор. - Почему ты хранишь письма вморозилке? - Осторожней, - говорит Аи. - По-моему, в этих костях может быть рыба. - На вкус чудесно. - Ты живешь на одной "моментальной" лапше? - Мою диету разнообразит пицца - благодаря "Нерону". Ты не против,если я доем салат? - Давай, а не то умрешь от цинги. Ты никогда не говорил, что из твоегоокна такой вид. - Разве это вид? Ты не видела Якусимы. - Он намного лучше того, что у нас с Сатико. Мы привыкли, что нашеокно выходит на спортивную площадку тюрьмы ослабленного режима. Это былодовольно занятно. Я обычно открывала окно и играла вальсы Шопена, один задругим. Но однажды я вернулась с занятий и увидела, что за время междузавтраком и ужином перед нашим окном успела вырасти многоэтажная кольцеваяавтостоянка. Теперь у нас вид на бетонную стену на расстоянии шести дюймов.Мы хотим переехать, но после уплаты задатка мы остались бы без гроша. Дажечестные агенты по недвижимости, если только это не оксюморон, обберут донитки. К тому же приятно

Молчит.Как только что-нибудь налаживается - оно обречено. Мы выходим на станцииУэно, где так тихо, как только может быть тихо на станции Уэно. - Ты не против, если я провожу тебя до твоей платформы? - спрашиваю я,предлагая помириться. Аи пожимает плечами. Мы идем по коридору, бесконечному, будто камерадля анабиоза в космическом ковчеге. Впереди раздаются настойчивые глухиеудары - человек в оранжевом с силой колотит что-то подобием обитого резиноймолотка. Это что-то - или кто-то - скрыто за колонной. Мы обходим этогочеловека - нам нужно пройти мимо него, чтобы добраться до платформы Аи. Я ив самом деле думаю, что он решил забить кого-то до смерти. Но это всеголишь плитка пола, которую он пытается вогнать в слишком маленькое для нееотверстие. Бух! Бух! Бух! - Вот это, - говорит Аи, скорее всего, сама себе, - и есть жизнь. Из тоннеля доносится волчий вой приближающегося поезда, и волосы Аишевелятся в потоке воздуха. Мне грустно. - Э-э... Аи... - начинаю я, но Аи прерывает меня, раздраженно тряхнувголовой. - Я тебе позвоню. Означает ли это: "Все хорошо, не волнуйся" или "Не смей звонить мне,пока я тебя не прощу"? Великолепная двусмысленность, достойная студентки,выигравшей стипендию Парижской консерватории. Приходит поезд, она садится,скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. Повинуясь порыву, я машу ейодной рукой, а другой вытаскиваю из кармана рубашки пачку "Парламента" ибросаю в зазор между поездом и платформой. Но Аи уже закрыла глаза. Поездтрогается. Она ничего не увидела. Черт. Вот это, думаю я про себя, вот это и есть жизнь.x x x Моя крысиная нора в "Нероне" каждый вечер точно съеживается. Геенна пылаетвсе жарче. Сатико ничего не говорит мне про Аи. Ночь в среду самаянапряженная из всех предыдущих. Час ночи, два часа - время несется вскачь.Душевные волнения выматывают. Наверное, именно поэтому я стараюсь ихизбегать. Как только что-нибудь налаживается, оно обречено. Дои посасываеткубики льда, чешет пальцем в ноздре и тасует колоду карт. - Возьми карту, - говорит он. - Любую. Я качаю головой - нетнастроения. - Давай! Это древнее шумерское колдовство с наворотами третьеготысячелетия, мэн, - Дои подсовывает мне разложенные веером карты иотворачивается. Беру карту. - Запомни ее, но не говори мне. Девятка бубей. - Ну? Положи ее обратно и тасуй колоду! Как угодно, сколько хочешь,где хочешь, лишь бы уничтожить все мыслимые намеки на твою карту... Я так и делаю - Дои определенно не мог ничего видеть. Окошечкозаслоняет фигура Томоми. - Миякэ! Три "Толстых русалки", больше водорослей и кальмаров. Дои!Хиппи в твоем возрасте не пристало ковырять в носу. Дои чешет